Неизвестный Мао
Шрифт:
Чжоу впервые столкнулся с коммунизмом в Японии, куда прибыл в 1917 году девятнадцатилетним студентом, как только разразилась большевистская революция. Свой выбор он сделал во время обучения в Западной Европе, вступив в Китайскую коммунистическую партию в 1921 году во Франции. Он ревностно верил в свои идеалы и вел аскетический образ жизни. Красавец, любимец женщин, он и сам был неравнодушен к противоположному полу. Впервые прибыв во Францию, он не уставал поражаться красоте местных женщин. «Какие красивые девушки!.. Женщины здесь [в Париже] так привлекательны!» — писал он другу домой. Вскоре у него появилась сексуальная подружка, которую он очень любил, но, переметнувшись в красную веру, он поступил так же, как и множество других фанатиков:
Много лет спустя, в редком порыве откровенности, Чжоу рассказал племяннице о том, как он выбрал себе жену. Он упомянул о женщине, в которую был влюблен, и добавил: «Когда я принял решение посвятить всю свою жизнь революции, я понял, что она не годится мне в спутники». Чжоу нужна была жена, которая разделяла бы его преданность делу. «И я выбрал твою тетю, — продолжил он, — и написал ей письмо. Наши отношения начались с переписки». Так он женился, без любви, в возрасте двадцати семи лет, на двадцатиоднолетней фанатичке по имени Дэн Инчао, достаточно бледной и неуклюжей женщине.
Упорный, неутомимый, неподвластный даже простуде, Чжоу стал хорошим администратором и прекрасным организатором. На него обратили внимание в Москве и поручили ему важнейшую задачу создания Китайской коммунистической армии. В 1924 году его отправили обратно в Китай, где он вскоре стал директором политического отделения военной академии Вампу, основанной русскими базы обучения офицеров-националистов. Тайной задачей Чжоу было воспитание из офицеров высшего звена коммунистических агентов, которые перешли бы в нужный момент на сторону красных вместе с вверенными им частями. Так и произошло в августе 1927 года, когда после разрыва Чан Кайши с коммунистами Чжоу организовал Наньчанское восстание. К тому времени, как войска мятежников были разгромлены на южном побережье, Чжоу подхватил малярию и не переставая кричал в бреду: «Заряжай! Заряжай!» Товарищи погрузили его в лодку и увезли в Гонконг. В море штормило, и им пришлось привязаться веревками, чтобы волны не смыли их за борт.
После этого Чжоу перебрался в Шанхай, где с начала 1928 года занимался рутинной партийной деятельностью. Как вспоминают соратники, он гениально работал в условиях строгой конспирации. Летом Чжоу побывал в России и перед началом VI съезда общался со Сталиным. На съезде он играл ведущую роль, выступив не менее чем с тремя ключевыми докладами и выполняя роль секретаря съезда. У него было много работы — именно Чжоу основал под руководством Москвы китайскую службу госбезопасности и управлял ее «эскадроном смерти». Но основной задачей Чжоу оставалось создание Красной армии.
В числе качеств, делавших Чжоу идеальным аппаратчиком, можно назвать его дисциплинированность и неуклонную преданность линии Москвы, доходившую до рабского подобострастия. От своих хозяев он готов был вытерпеть любые наказания. Позже, став уже премьер-министром при Мао, он постоянно готов был унижаться, причем выражал эту готовность в столь неуместной форме, что слушатели смущенно ежились. Но страсть к уничижительной самокритике возникла у него еще задолго до этого. «Я… хотел бы, чтобы вся партия заметила и заклеймила мои ошибки», — говорил он в 1930 году, призывая подвергнуть свои «тяжелые систематические ошибки» критике в партийной прессе. На одном из собраний, где присутствовал Чжоу, некий немецкий эмиссар Москвы произнес, видимо заметив мазохистские черты в характере китайца: «Что же касается товарища Эньлая, то ему, конечно, стоит надавать по заднице. Но мы не должны отталкивать его. Мы должны изменить его… и посмотрим, исправит ли он свои ошибки». Чжоу проглотил все это молча.
Чжоу никогда не рвался стать первым. Он не умел создавать программы — ему всегда нужны были чьи-нибудь приказы. Он мог быть и многоречивым. Один из людей, работавших под его началом в 1920-х годах, вспоминал: «Начав говорить, он уже не мог остановиться. Он говорил понятно, но не блестяще… Он разговаривал с нами как с первоклашками». Чжоу мог говорить по семь-восемь часов подряд, утомляя при этом своих слушателей до такой степени, что они засыпали.
Верность Чжоу вкупе с его несомненными талантами стала главной причиной, по которой Москва выбрала его на роль партийного лидера с 1928 года, поэтому именно ему и поручено было разобраться в конфликтной ситуации, возникшей в армии Чжу и Мао. По указке Москвы 21 августа 1929 года он написал в армию письмо, где содержалась полная поддержка Мао, а вся критика в его адрес отвергалась. Чжоу настаивал на том, что Мао «совершенно непатриархален» и отмена должности Чжу Дэ была уместной. Аньгун, эмиссар партии, выступивший против Мао, был отозван и вскоре убит в бою.
Хоть Мао и нарушил все законы, Шанхай встал на его сторону. Мао своевольничал, но он оставался победителем. Его амбиции говорили о жажде власти, такой необходимой для завоевания Китая, особенно в столь тяжелой ситуации, когда вооруженные силы коммунистов исчислялись всего лишь тысячами, а на стороне националистов были миллионы.
Кроме того, в тот момент в пользу Мао сыграли еще два фактора. На 2 тысячи километров севернее его расположения русские держали под контролем Китайско-Восточную железную дорогу в Маньчжурии, соединявшую Сибирь с Владивостоком через полторы тысячи километров китайской территории. Таким образом, Москва унаследовала от царского режима крупнейшую иностранную собственность в Китае, с территорией более тысячи квадратных километров. Поначалу коммунистическая Россия обещала отказаться от своих заграничных привилегий, но так этого и не сделала [12] , и летом 1929 года китайцы захватили дорогу.
12
Глава Коминтерна Бухарин назвал железную дорогу «нашим революционным пальцем, запущенным в Китай», и она служила крупной базой снабжения и финансирования китайских коммунистов.
Москва сформировала специальную Дальневосточную армию во главе с бывшим главным военным советником Чан Кайши маршалом Блюхером и подготовилась к вторжению в Маньчжурию. Сталин также поставил на обсуждение вопрос об организации восстания в Маньчжурии, а также захвате Харбина, крупнейшего города Северной Маньчжурии, и намеревался учредить «революционную власть». С характерной для него жестокостью, одну из задач Сталин упомянул как маловажную, в скобках: «(погромить помещиков…)» В ноябре 1929 года русские войска начали вторжение и на 125 километров углубились на территорию Маньчжурии.
Москва хотела от китайских коммунистов, чтобы они организовали военно-диверсионное давление. КПК получила приказ «мобилизовать все силы партии и населения для готовности защищать Советский Союз с оружием в руках». Именно в контексте защиты государственных интересов России бросок Мао приобрел особую важность. В письме Чжоу, утверждавшем правоту Мао, указывалось: «Вашей первой и важнейшей задачей является расширение территории ваших партизанских действий… и рост Красной армии…» 9 октября на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) в присутствии Сталина «районы Мао Цзэдуна» (без упоминания имени Чжу) были названы важнейшей областью расширения партизанской войны в связи с железнодорожным кризисом в Маньчжурии.
Была у Москвы и еще одна причина выделить Мао — и связана она была с Троцким, «несчастьем» Сталина, которого он только что изгнал из страны. У Троцкого в Китае имелись немногочисленные, но преданные последователи, и профессор Чэнь Дусю, бывший лидер КПК, которого за два года до описываемых событий сделали козлом отпущения, обвинив в разрыве с Чан Кайши, кажется, тоже склонялся к троцкизму. Кроме того, Чэнь выступал и против поддержки Китайской компартией России в ее борьбе за железную дорогу, заявляя, что «такие действия только убеждают народ, что мы танцуем под звон рублей».