Неизвестный Мао
Шрифт:
И хотя Мао являлся фактическим лидером партии и признавался таковым Москвой, его положение не было узаконено — крайне необычно для строго придерживающихся партийного устава коммунистов. Номинально лидером партии по-прежнему был Ло Фу. Мао не обладал таким же непререкаемым авторитетом, как Сталин.
Мао утратил контроль над группой лидеров, ответственных за принятие решений, — Секретариатом. Впервые после разрыва с националистами в 1927 году все девять членов Секретариата собрались в одном месте, и пятеро из них не поддержали Мао. Лидером оппозиции стал Ван Мин. Сян Ин, командующий Н4А, давно уже был оппонентом Мао. Чжан Готао, которого Мао терроризировал во время Великого похода, имел все основания его ненавидеть. Чжоу Эньлай и Во Гу поддерживали Ван Мина. Чжоу выступал за оказание активного сопротивления
59
Тремя другими членами Секретариата были Ло Фу, Чэнь Юнь и Кан Шэн.
Ван Мина поддерживала Москва, ему было выдано удостоверение представителя партии в России. Это означало, что он встречался со Сталиным и дружески общался с лидерами компартий других стран. Ставший своим в России и отлично знакомый с политикой Кремля, Ван Мин был честолюбив и безжалостен. Во время партийных чисток в России он отправил в тюрьму или на смерть множество китайских коммунистов. Несмотря на свое детское лицо, полноту и маленький рост, этот самоуверенный тридцатитрехлетний человек представлял большую угрозу для Мао.
Позднее Мао нередко с горечью вспоминал декабрь 1937 года, когда на политическую сцену вышел Ван Мин. Это явно контрастировало с тем, что Мао никогда за свою долгую жизнь не упоминал о другом событии, произошедшем в то же время, — кровавой бойне в Нанкине, в которой японцы убили около 300 тысяч китайских граждан и военнопленных. Мао ни разу не вспомнил об этой величайшей трагедии за всю японо-китайскую войну.
После падения Нанкина 13 декабря 1937 года Чан Кайши перенес свою столицу в глубь страны, в Ухань на реке Янцзы. 18 декабря туда отправился Ван Мин как представитель КПК с Чжоу и Во Гу в роли заместителей. Они установили с Чан Кайши деловые отношения. Командующие Красной армией тоже отправились в Ухань на переговоры с националистами. Мао остался в Яньане. Он с негодованием называл этот период «домоседством», хотя на самом деле все обстояло совершенно иначе: Мао воспользовался этим промежутком времени и тем, что остальные были вовлечены в войну с Японией, чтобы укрепиться в Яньане.
Из Яньаня Мао вел непримиримую борьбу, чтобы помешать Красной армии исполнять приказания штаба Гоминьдана во главе с Чан Кайши. Когда 19 февраля 1938 года Чжу Дэ прислал телеграмму, в которой говорилось, что штаб 8ПА движется на восток в соответствии с генеральной директивой, Мао попытался вернуть армию, заявив, что японцы собираются захватить Яньань. На самом же деле японцы никогда не предпринимали подобной попытки, если не считать редких авианалетов.
Чжу отказался возвращаться, заявив, что Мао, скорее всего, использует эту уловку, чтобы выманить армию с фронта. Мао настаивал, забрасывая Чжу телеграммами с приказанием ему и Пэну вернуться в Яньань: «Должны вернуться вы двое». 7 марта Чжу и Пэн ответили решительным «нет» и продолжили поход на восток.
Чтобы помешать Мао отдавать приказы, противоречащие генеральной стратегии, Политбюро снова встретилось в конце февраля. Ван Мин потребовал собраться именно по этой причине, а также чтобы решить еще один насущный вопрос. В январе 1938 года с благоволения Мао и без согласия Чан Кайши новая коммунистическая территория Цзиньчацзи была официально объявлена базой Красной армии. Это вызвало в стране всплеск антикоммунистических настроений, и многие задавали вопрос: «Для чего мы сражаемся с японцами? Когда Япония будет разгромлена, начнется коммунистическая оккупация!» Ван Мин и его группа в Ухане были крайне недовольны этим вызывающим поступком Мао.
Вновь подавляющее большинство членов Политбюро согласилось с Ван Мином и подтвердило, что именно он должен выступить с докладом на предстоящем партийном совещании. В протоколе встречи, составленном Ван Мином, говорилось, что Красную армию необходимо передать «Верховному главнокомандующему», то есть Чан Кайши, и «целиком и полностью унифицировать командование… дисциплину, стратегию сражений и план действий». Любые новые территориальные формирования красных «должны получить одобрение… правительства». Ван Мин также сказал (и это было крайне зловещее предупреждение для Мао), что «сегодня свергнуть националистов пытаются только японские фашисты… их прихвостни и троцкисты».
По сути, это были слова Москвы, и обвинение, которое они подразумевали, было крайне серьезно. Поэтому Мао сделал вид, что согласен с политикой «борьбы с Японией». Он велел красным командующим подчиняться приказам националистического штаба Гоминьдана и пообещал «не вмешиваться».
Мао так нервничал, что даже принял меры, чтобы Москва не узнала о его истинном положении. В конце декабря 1937 года после встречи Политбюро он конфисковал все записи участников под предлогом «сохранения в безопасном месте», чтобы никто не мог сослаться на его слова. Когда в Москву надо было отправить нового представителя, Мао позаботился, чтобы это был его союзник Жэнь Биши. Жэнь заявил русским, что политика, проводимая Мао, не расходится с линией Москвы.
В конце января 1938 года эмиссар советского Генерального штаба В.В. Андрианов тайно посетил Яньань. Как посланник высокого ранга, он привез с собой огромную сумму в 3 миллиона долларов США (приблизительно эквивалентную сегодняшним 40 миллионам) для помощи Красной армии в борьбе с японцами. Сталин заявил о своем желании, чтобы у китайской Красной армии «было не три, а тридцать дивизий». Москва была готова финансировать этот процесс ради борьбы с Японией [60] .
60
Пока Ван Мин был в Москве, он сообщил Коминтерну, что Мао «забрасывал меня телеграммами, где жаловался, что ему ужасно нужны деньги, и просил продолжать присылать их ежемесячно».
Андрианов поинтересовался насчет планов Мао. Мао передал ему подробный, но сфальсифицированный отчет, в котором говорилось, что он намерен сосредоточить войска для удара по японцам посредством «маневренной войны». Мао заявил, что, несмотря на все его усилия, националисты не готовы сотрудничать с красными. Он даже пытался изобразить энтузиазм, заметив, что японцев, которых он изображал слабыми и недисциплинированными солдатами, разгромить будет легче, чем националистов.
Это было очень опасное время для Мао. Он не мог не заметить, что за прошедший год его образ в Москве заметно потускнел, а в годовщину большевистской революции в печати появилась критика КПК. Соучастие Мао в похищении Чан Кайши заставило Сталина начать относиться к нему с подозрением. Сталин действительно подозревал, что Мао может быть «японским агентом». Официальные представители Коминтерна, имевшие дело с Мао, были арестованы и допрошены под пытками. Глава разведки Коминтерна Осип Пятницкий был одним из них [61] , и в апреле 1938 года он назвал Мао заговорщиком из подозрительной «группы Бухарина». Бывший глава Коминтерна Бухарин обвинялся в шпионаже в пользу Японии.
61
Пятницкий был арестован 7 июля 1937 года, в тот день, когда произошел инцидент на мосту Марко Поло, послуживший сигналом для нападения Японии на Северный Китай и появления прямой угрозы России. Первый его допрос был датирован 11 ноября 1937 года. В этот же день Сталин встречался с Ван Мином, прежде чем тот вылетел в Яньань, чтобы заставить Мао и КПК сражаться с японцами. Это безошибочно указывает на то, что арест Пятницкого имел отношение к войне с Японией, Мао и КПК.
В досье на Мао входило обвинение его в том, что он является «лидером движения троцкизма в самом сердце КПК» — обвинение вдвойне страшное, поскольку китайских троцкистов причисляли к японским шпионам. Бывший суперагент Москвы в Китае Борис Мельников был обвинен в том, что завербовал Мао, а затем перешел на сторону японцев вместе с другими лидерами КПК. Сталин велел привезти Мельникова в Кремль для личного допроса, и наказание было отложено на восемь месяцев, пока агента с пристрастием допрашивали насчет КПК. Именно в этот период было казнено множество бывших советских агентов в Китае по обвинению в шпионаже в пользу Японии. Судьба Мао висела на волоске.