Неизвестный Мао
Шрифт:
Переговоры продолжались около недели. Когда Готао осознал, что этим путем он ни к чему не придет, он решил покинуть партию и присоединиться к националистам, что и сделал 17 апреля. Уханьское трио отпустило его. Тогда он написал своей беременной жене, оставленной им в Яньане вместе с двенадцатилетним сыном, и попросил присоединиться к нему. Мао задерживал их в течение двух месяцев, желая убедиться, что Готао не нанесет слишком большого ущерба, и только тогда позволил уехать. Когда жена Готао прибыла в Ухань, Чжоу Эньлай посоветовал ей сказать мужу, чтобы он «не сжигал мосты, соединяющие его с партией». Готао запомнил этот совет. Он когда-то был главой военного отдела КПК, отвечавшего за внедрение агентов высокого уровня в военные подразделения националистов, но никогда не открыл им ни одного имени. В действительности он делал для них немного,
Переход Готао к национализму позволил Мао дискредитировать его в глазах армии; он был оперативно исключен из партии. Некоторые из его прежних последователей в Яньане были «в высшей степени недовольны», докладывал Дай Ли (начальник разведки националистов) Чан Кайши. После тайной встречи Мао и Чан Кайши силы Мао «ликвидировали всех и повсеместно. Около 200 человек были похоронены заживо».
Москва выжидала два месяца, прежде чем одобрила исключение Готао. За это время произошло нечто решающее для Мао: Сталин положил конец чистке Коминтерна. Пятницкий и Мельников, намекавшие на то, что Мао является японским шпионом, были казнены (в тот же день) вместе с группой других лиц, связанных с Китаем. Досье Мао осталось, готовое к тому, чтобы быть снова извлеченным на свет, когда Сталину это понадобится десятилетием позже. Но пока Мао сорвался с крючка.
Как только Мао узнал, что Кремль одобрил изгнание Готао, а сам он в милости, он энергично взялся за Ван Мина.
На этом этапе главным союзником Мао в Москве стал Ван Цзясян, Красный профессор. С момента установления радиосвязи с Москвой, то есть с июня 1936 года, Мао завалил Москву просьбами принять Красного профессора, якобы для лечения. Красный профессор прибыл в Советский Союз в июле 1937 года и после возвращения на родину Ван Мина стал представителем КПК. Теперь, в июне 1938 года, Мао телеграфировал Красному профессору, чтобы тот возвращался — он мог сослужить хорошую службу Мао на родине. Перед отъездом он встретился с лидером Коминтерна Димитровым, который в беседе о единстве партии сказал, что КПК необходимо решать свои проблемы «под руководством Мао Цзэдуна». Мао собирался использовать это мнение Димитрова, чтобы упрочить свое личное влияние и в партийной политике.
Красный профессор вернулся в Яньань в коние августа 1938 года. Мао сразу же собрал пленум Центрального комитета, куда был приглашен и Ван Мин, чтобы «послушать инструкции Коминтерна». До этого пленум Центрального комитета собирался еще до Великого похода, то есть более четырех лет назад. Ухань, временная столица, подвергался ожесточенным атакам японцев. И тем не менее Мао вызвал полевых командиров и других начальников в Яньань, который оставался тихой заводью. Ван Мин возражал, утверждая, что не время всей верхушке партии в полном составе покидать столицу, и предложил собраться в Ухане. Но Мао объявил, что никуда не поедет. Красный профессор отправил Ван Мину угрожающую телеграмму: «Подчинись Центру, иначе…»
Ван Мин крайне неохотно подчинился и прибыл на пленум 15 сентября 1938 года. Красный профессор в обращении к Политбюро первым делом процитировал Димитрова, после чего Мао заявил, что он зачитает политический доклад на пленуме, тем самым восстанавливая свое положение человека номер один. Ван Мин не возражал. Когда XXIX пленум открылся в яньаньском францисканском соборе, Красный профессор, сидя под портретом Ленина на алтаре, повторил слова Димитрова для этой большой аудитории. Таким образом, в умы китайских коммунистов были посеяны семена уверенности, что Москва одобряет Мао в качестве их лидера.
В награду Красному профессору Мао пожаловал множество ключевых постов, включая должность вице-президента Военного совета. Мао также нашел для тридцатидвухлетнего холостяка симпатичную и очень кокетливую невесту, двадцатитрехлетнюю медсестру, отец которой был старым приятелем Мао. А осчастливив номинального лидера партии Ло Фу маленькой симпатичной супругой, Мао затянул «красную нить» вокруг еще одного полезного функционера, заполучив двух жизненно важных союзников. Мао обожал сватовство и всегда был проницательным в сердечных делах, особенно с сексуально нераскрепощенными людьми.
Теперь Мао приступил к дискредитации Ван Мина. Между тем Москва особенно непреклонно относилась к тем, кто позволял себе поколебать единство партии, да и от Ван Мина, если напасть на него открыто, можно было ожидать ответного удара. Поэтому Мао прибегнул к своему старому трюку — затягивал пленум ЦК до тех пор, пока Ван Мин и другие ключевые оппоненты уехали, не став дожидаться нападок Мао.
Мао затянул пленум почти на два месяца, сделав его самым длинным в истории, даже несмотря на то, что он проводился в разгар национального кризиса, во время которого не только Ухань, но и последний главный порт националистов Кантон попал к японцам. Коммунистические базы за пределами захваченных японцами территорий также находились под угрозой. Тревожные сообщения поступали непрерывным потоком: «Создалась экстренная ситуация. Пожалуйста, необходимо скорейшее возвращение Пэн Дэхуая». Однако Мао отказывался отпускать военных командиров, пока не добился своих целей.
Чан Кайши переместил свою столицу в Чунцин, в глубь территории, где он назначил на 28 октября Национальную ассамблею, которую Ван Мин должен был посетить. Мао намеренно затянул пленум до времени, когда Ван Мину следовало отбыть в Чунцин, — ту же уловку он использовал в 1929 году, чтобы наложить руку на коммунистическую провинцию Фуцзянь.
Чтобы максимально продлить события, Мао настоял, чтобы каждый член Политбюро произнес две практически одинаковые речи: одну перед Политбюро, другую перед пленумом. Он сам оттягивал свой политический доклад две недели, и все это время участники должны были ждать. Когда же Мао в конце концов начал доклад, то был чрезвычайно многословен, а если учесть к тому же его привычку по утрам очень поздно вставать, его выступление заняло не меньше трех дней.
К концу октября 1938 года все самые сильные оппоненты Мао — Чжоу, Сян Ин, Бо Гу и Ван Мин — покинули город. После их отъезда Мао со всей мощью обрушился на них, и в первую очередь на Ван Мина, за то, что они «выполняли приказы Чан Кайши», и даже за кровавые расправы в советских районах, происходившие перед Великим походом, хотя Ван Мина там и вовсе не было.
В отсутствие основных противников Мао навязал пленуму свою политику: агрессивное расширение советских районов, если необходимо, продолжение войны с войсками Гоминьдана. Так Мао впервые открыл свои намерения. За японскими позициями было много войск националистов, и они соперничали с коммунистами за территорию. До этого времени политика заключалась в уклонении от столкновений с ними, и ее приоритетом был союз с Чаном. Мао на словах выражал полное согласие с этой тактикой, а пока Ван Мин присутствовал на пленуме, называл Чан Кайши «великим лидером», твердо стоял за передачу новых пограничных районов под контроль центрального правительства и пообещал «нацелить каждое орудие на японцев». Он даже провозгласил: «Китайская нация встала! Длившийся больше ста лет период постоянного запугивания, оскорблений, вторжений и угнетения завершен!» Это было очень похоже на слова, которые он произнес во время основания коммунистического Китая в 1949 году. Тогда он тоже сказал: «Китайцы встали». Изречение 1949 года часто цитируется и считается первым. На самом деле это не так. Более того, когда Мао впервые использовал эту фразу, Китай, по его словам: «находился под лидерством мистера Чана».
После ухода Ван Мина Мао сказал партийной верхушке, что генералиссимус является их основным врагом и что они должны немедленно начинать подготовку к захвату власти. Красная армия должна нанести удар по войскам националистов, которые стоят у нее на пути. Это был судьбоносный приказ для верхнего эшелона: «Чан остается вашим врагом номер один. Вы можете открывать огонь по армии Чана».
Одним из главных сторонников этого подхода был будущий председатель КНР Лю Шаоци, создавший подпольную сеть в Северном Китае. Лю дважды был в России, где жил подолгу и общался с одной из близких подруг Ленина, Ларисой Рейснер. Будучи человеком достаточно дальновидным, Лю разделял упрямую стратегию Мао, направленную на взятие власти. Сразу после пленума Мао назначил его партийным руководителем обширной территории на востоке Центрального Китая, где действовала Н4А, а значит, и начальником Сян Ина и Н4А.