Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.
Шрифт:
Любовь к порядку, к классической музыке и к работам иглой, которые превосходно выполняла моя мать, перешла к ней со стороны ее матери, в которой была кровь Лореров, с одной стороны, и грузинская кровь Цициановых: кавказские женщины в работах иглой истинные художницы. От отца-француза [17] перешли к ней дух возражений, вкус, критический смысл, ясный и точный стиль, качества сатирического ума без пересмеивания. Те, которые помнили его еще в Одессе, говорили нам, что он был человек очень замечательный, начитанный, степенный, серьезный, отличавшийся рыцарским благородством, деятельный; даже во Франции моя мать, очень молодая, слышала похвалы его способностям и его характеру от эмигрантов, видевших его в Одессе и знавших, каким уважением и какою дружбою он пользовался со стороны герцога Ришелье с первой их встречи.
17
Мой дед, эмигрант, кавалер Жозеф де Россет, был человеком довольно известным. Он служил на Дунае под начальством Потемкина и Суворова. Потемкин представил его к ордену Св. Анны и отметил в приказе по войскам «за отличие» при взятии Измаила; Суворов дал ему Георгия за Очаков. Позднее он командовал фрегатом «Паллада», затем состоял
Во время празднования двадцатипятилетия царствования Николая Павловича моя мать встретилась во дворце с другом и товарищем ее отца по оружию, престарелым князем Вяземским. Он заговорил с нею о кавалере де Россет и рассказал ей много интересного. Они воспитывались вместе в генуэзском морском училище, где в числе воспитанников насчитывалось немало французов. Вяземский тесно сошелся с моим дедом и убедил его принять предложение адмирала Рибаса поступить на русскую службу под его начальство. Когда вспыхнула революция, мой дед пожелал вернуться во Францию, чтобы оказать помощь своим родным. Ему разрешили отпуск. Прибыв в Вену, он встретился с находившимся там проездом графом Ланжероном и герцогом Ришелье. Ланжерон также сражался на Дунае, под начальством князя де Линя. Он стал уговаривать моего деда: «Бросьте ваш сумасбродный план! Что за охота вам ехать на верную смерть; вернитесь лучше в Россию и продолжайте служить ей. Если вас убьют, вы умрете по крайней мере с сознанием, что послужили настоящему делу. А там, в этом аду, ваша гибель не принесет никакой пользы ни Франции, ни человечеству!»
Мой дед послушался советов Ланжерона и Ришелье и вернулся в Россию, которой он, как уже сказано, послужил на поле сражения, за что и был вознагражден Государем. Именно за услуги своего отца мать моя и была помещена в Екатерининский институт Императрицей Марией Феодоровной.
Все его родственники, жившие в Лионе, сложили свои головы во время террора. Родовой замок был разграблен и сожжен. Развалины его находятся в Франшконте, хотя эта линия Россетов вела свое происхождение из Дофинэ. Все имения были конфискованы.
Моя мать воспитывалась в Екатерининском институте (девятый выпуск) и получила второй шифр. Первый дали m-lle Балугьянской: она была более способна к арифметике, к геометрии и рисованию, и у нее был отличный голос. У моей матери не было никаких способностей к рисованию, что не мешало ей тонко понимать пластические искусства. Особенно она развила вкус и любовь к искусству, когда вышла замуж за моего отца, известного знатока искусства и страстного любителя живописи; он прожил много лег в Италии, где особенно полюбил итальянскую музыку. И музыка была страстью моей матери до самой ее смерти; но только классическая музыка – итальянская и немецкая. Она изучила генерал-бас и разбирала ноты в совершенстве, так, что могла играть `a livre ouvert (с листа [фр.]) [18] фуги Баха и всю классическую немецкую музыку. Она играла с Листом и очень часто с князем Владимиром Одоевским, хотя никогда не была тем, что называется пианисткой-исполнительницей.
18
Здесь и далее переводы редактора.
Когда моя мать кончала институт [19] , она понравилась молодой Императрице Александре Феодоровне, и она захотела взять ее к своему двору [20] . В девятом выпуске было три дебютантки. Княжна Стефания Радзивилл, с которой моя мать была дружна с семи лет: они более девяти лет просидели рядом на институтской скамье. Ленивая, оригинальная, пылкая, простодушная и правдивая, с благородными порывами молодая Радзивилл была любимой подругой моей матери; она со своей стороны платила ей дружбой и полным доверием. Императрица их немного баловала, с детства зная их, и прозвала обеих девушек «неразлучными». Стефания Радзивилл осталась при дворе Императрицы. Моя мать дежурила при обоих дворах. Живя в Аничковом дворце, она иногда ездила и в Зимний; летом переезжала в Павловск. Но во время пребывания царской фамилии в Петергофе [21] она дежурила при Александре Феодоровне. После смерти Марии Феодоровны, в 1828 году, она окончательно перешла к Александре Феодоровне.
19
Матери моей было в это время 17 лет. Она родилась в марте 1809 года и вышла из института в марте же 1826 года.
20
Ее дебют при дворе совпадает с первыми месяцами царствования Николая Павловича и Александры Феодоровны.
Император иногда говорил ей: «Александра Осиповна, я начал царствовать над Россиею незадолго перед тем, как вы начали царствовать над русскими поэтами. Что касается Императрицы, она царствует над сердцами с тех пор, как она приехала в Россию».
21
Она жила тогда в коттедже.
Третья дебютантка была Alexandrine Эйлер [22] , очень красивая девушка, высокая блондинка, немного холодная, очень способная к музыке и математике. Она была благоразумная, прямая, искренняя; моя мать подружилась с ней и с баронессой Марией Дальгейм, уже после своего замужества и после преждевременной смерти подруги Стефании, которая в 1828 году вышла замуж за сына знаменитого графа Витгенштейна [23] .
Стефания Радзивилл была высокая, стройная, очень красивая, грациозная. Мать моя была гораздо меньше ростом, брюнетка, с классическими чертами, с чудесными глазами,
22
Она потом вышла замуж за А.Н. Зубова и до самой смерти была искренним другом моей матери.
23
Все эти подруги моей матери упоминаются в «Записках».
У нее были очаровательные черные, со стальным оттенком, волосы, необыкновенно тонкие. Она была отлично сложена, но не с модной точки зрения [24] , а с классической. У нее было сложение статуи: ноги, затылок, форма головы, руки, профиль, непринужденные движения, походка – все было классическое. Еще недавно одна дама, знавшая мою мать с детства, говорила мне: «Я помню, как ее походка поразила меня даже тогда; ведь я была ребенком. У нее были лебединые движения и так много достоинства в жестах и естественности».
24
Она не стягивалась, причесывалась почти всегда очень просто и ненавидела туалет, тряпки и драгоценные украшения.
На портрете, приложенном к этим запискам, моей матери 18 лет. Тогда она только что появилась при дворе.
Моя мать явилась ко двору в марте 1826 года, и весь этот год о Пушкине не упоминается. В 1827 году его имя впервые появляется в записных книжках. По крайней мере, после коронации Государя моя мать пишет: «Жуковский получил письмо от своего „Феникса“; ему будет разрешено жить здесь. Значит, я увижу Пушкина. Мне сказали, что он будет мне антипатичен, так как он насмешник, злой язык, язвительный и особенно смеется над молодыми девушками. Если он будет смеяться надо мною – пусть!» [25]
25
Я сочла нужным поместить в самом предисловии несколько заметок, относящихся к 1827 году, и одну, которая, должно быть, принадлежит к 1828 году; моя мать говорит здесь о своей встрече с Пушкиным, который с этого дня занимает большое место в ее заметках, что доказывает, до какой степени она поняла историческое его значение. Заметки, следующие за предисловием, относятся уже к более позднему времени. Заметки 1826 и начала 1827 года не имеют такого литературного интереса, и я их выпустила. Все послужило мне для объяснительных примечаний. Если я когда-нибудь издам рассказы моей матери, то я это сделаю по моим собственным заметкам, накоплявшимся в течение многих лет. Я обладаю очень хорошей памятью, но я не доверюсь исключительно ей. Моя мать обладала в совершенстве удивительным даром рассказывать. Еще во время моего детства, отрочества, моей ранней юности она поражала меня, и не одну меня. Я очень рано начала записывать ее рассказы, только что выслушанные. Они близко познакомили меня с жизнью моей матери с ее детских лет, с ее школьными годами, с ее жизнью при дворе.
Затем идут рассказы о пребывании в Ревеле, о приезде прусских принцев и о принцессе Веймарской (Августе), о принце Оскаре шведском, о браке будущего императора Вильгельма с принцессой Августой, о браке принцессы Марии Виртембергской (племянницы Марии Феодоровны, воспитывавшейся в России) с принцем Кобургским, о Марии Феодоровне, об ее смерти, о персидской войне, о войне с Турцией; большую часть этого я совсем пропускаю. А вот привожу описание первой встречи с «Фениксом» Жуковского у Карамзиных [26] .
26
На этом вечере танцевали мазурку, а так как в 1827 году Карамзины носили еще траур, то вечер, должно быть, происходил в 1828 году; заметка не имеет даты.
«Наконец-то я видела „язвительного“ Пушкина. Я разговаривала с Р. [27] ; он до смерти надоел мне, и я ушла от него в столовую. Я увидела, что вошел незнакомый молодой человек, невысокий, меньше даже брата Клементия [28] . Меня поразило то, как он вошел, поразили его непринужденность, оригинальность, развязность, прекрасные манеры (он отлично кланяется). Я спросила у Б., кто это? Он мне ответил: „Должно быть, какой-нибудь москвич, потому что я его не знаю“.
27
Я не назову этого Р. Это был москвич, один из многочисленных поклонников моей матери.
28
Старший из моих дядей, в сравнении с младшими, был маленького роста.
Незнакомец быстро прошел через залу в гостиную, где сидели серьезные люди. Я заметила, что он отлично держится, закидывает голову назад, что у него густые, вьющиеся волосы, но не такие длинные, как у Хомякова, и он не такой смуглый, как Хомяков. Я спросила Софи Карамзину, кто это пришел сейчас? Она ответила мне: „Маленький, бледный, курчавый? Значит – Пушкин“.
Мы решили, что пора танцевать мазурку, так как фортепиано уже настроено и С.В. должна пожертвовать собою и играть. Вошла Катерина Андреевна, позвала меня и сказала: „Представляю вам Пушкина, он просит вас на мазурку“.
Я согласилась. Меня забавляло танцевать с „Фениксом“. У него голубые глаза с серым оттенком; когда зрачки расширяются, то глаза кажутся черными. Странные глаза: они меняют цвет, глаза говорящие. Его волосы вьются, но они не черные и не курчавые. Зубы – поразительной белизны, и, когда он смеется, все они видны. Губы полные, но не очень толстые. В нем ничего нет негритянского. Воображают, что он непременно должен походить на негра, потому что его предок Ганнибал негр. (Я видела его портрет в Петергофе.) Но Ганнибал не негр, а абиссинец: у него были правильные черты, лицо длинное и сухое, выражение жесткое, но интеллигентное. Софи Карамзина говорила мне, что Пушкин до двенадцати лет был блондином и потемнел уже позже. Его мать белокурая и хотя происходила от Ганнибала, но ничем не напоминала негритянку. Его брат и сестры не брюнеты и не смуглые. У Пушкина прекрасные руки с очень тонкими пальцами. Он для танцев надел перчатки. Он простой, но элегантный; отлично держит себя, танцует дурно, очень дурно и смеется, как ребенок. У него грустная и добрая улыбка; голос очень приятный: в этом голосе есть что-то откровенное. Время от времени он насмешливо улыбается.