Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)
Шрифт:
Хотя Бунин «никогда не был занят теми “проклятыми вопросами”, которые волновали русскую интеллигенцию, никогда не был направленчески заштампован ни в общественном, ни даже в эстетико-каноническом смысле»142, в эмиграции его считали не только «последним русским классиком»143, но и фигурой общественной. Такого рода отношение к личности Бунина возникло после произнесения им программной речи «Миссия русской эмиграции» (Париж, 16 февраля 1924 г.144). В ней он сумел найти нужные и точные слова, чтобы выразить мироощущение интеллектуальной элиты русского Зарубежья и одновременно вселить в нее уверенность, что это сообщество изгнанников есть «малый остаток», избранный судьбою для особой миссии — сохранения образа разрушенной большевиками Российской империи и культуры старой России145.
Существует «миф о бунинском монархизме»147, который в эмиграции «был весьма живучим», «из русского Зарубежья <...> перекочевал в советскую Россию»148, а затем нашел себе благодатную почву в современном российском обществе. Однако факты — упрямая вещь, а они свидетельствуют о том, что гордившийся своим столбовым дворянством Бунин, тем не менее подчеркнуто дистанцировался от консервативно-монархических кругов эмиграции и всякого рода ура-патриотов. В этой среде он всегда был чужим среди чужих и чуждых ему по духу людей. Реальную политическую позицию Бунина «правильнее было бы обозначить как центристскую, с сильным государственническим элементом, предполагавшим среди прочего отстаивание национальных ценностей и традиций»149.
Подобного рода убеждений придерживалось большинство друзей и хороших знакомых писателя, и в их числе И.М. Троцкий. Да и все покровители Бунина из числа «еврейских богатеев», как это ни странно звучит, являлись представителями левоцентристского фланга эмиграции150.
Как мы видели, в русском Зарубежье, где евреи составляли почти четвертую часть эмигрантов первой волны, «еврейский вопрос как русский»151 оказался одним из наиболее актуальных.
Поскольку в эмигрантской среде страсти кипели не только на политической почве, но и по причине личных амбиций, антипатии, зависти и обид, в литературном сообществе голословные обвинения в антисемитизме и черносотенстве по отношению друг к другу отнюдь не были редкостью. Гиппиус, например, после опубликования своих «Петербургских дневников» прослыла среди эмигрантов антисемиткой и от нее и от Мережковского «отвернулись в первое время даже их бывшие друзья»152. Эти обвинения сама Гиппиус категорически отметала153. Однако позже, в декабре 1932 г., об антисемитизме Мережковских редактору рижской газеты «Сегодня» М.С. Мильруду писал А. Седых. Сама же Гиппиус обвиняла в черносотенстве Бунина154.
Как можно судить из дневниковых записей Бунина, переписки и воспоминаний Веры Николаевны Муромцевой-Буниной, до революции у них не было ни друзей, ни добрых знакомых из числа еврейской интеллигенции. «Еврейский вопрос» не был для Бунина особенно актуальным. Впрочем, в акциях против антисемитизма, организуемых под эгидой ОБАР, Бунин участие принимал.
ОБАР, официально «Российское общество изучения еврейской жизни», было создано в начале Первой мировой войны Л. Андреевым, М. Горьким, Д. Мережковским, Ф. Сологубом и П. Милюковым. К нему присоединились И. Бунин, Н. Кареев, А. Карташев, З. Гиппиус, П. Струве, Г. Лопатин,
С. Мельгунов, Н. Бердяев, Игорь Северянин и многие другие публичные фигуры. На одном из первых мест в работе общества стояло издание специальной литературы, не только направленной против антисемитизма, но и рассказывающей о подлинной сути еврейского вопроса в России. В 1915-1916 гг. было выпущено несколько подобных книг. Самым известным стал сборник «Щит», выдержавший три переиздания155. Как один из парадоксов того времени стоит отметить тот факт, что деятельность общества получила поддержку при Дворе и пользовалась покровительством императрицы Александры Федоровны. Появилась и подобающая формальная структура — председателем стал обер-гофмейстер Двора граф И.И. Толстой, в комитет общества вошли П. Милюков, М. Горький, А. Куприн. В русском Зарубежье ОБАР, объединявшее в своих рядах практически всех эмигрантов из числа литераторов и общественных деятелей либерально-демократического направления, продолжало свою работу вплоть до начала Второй мировой войны.
В
В воспоминаниях, дневниках и переписке Буниных, начиная с 1920 г., можно найти много прямых указаний на сей счет. Так, весной 1920 г. в Белграде, где бежавший из России Бунин оказался в самом отчаянном положении, спасительные денежное вспомоществование в 1000 франков и французская виза были получены, по его собственным словам, по телеграфу от Марии Самойловны Цетлиной157. Благодаря этому «чуду» Бунины смогли беспрепятственно добраться до Парижа.
Начало дружбы Буниных с супругами М.С. и М.О. Цетлиными, людьми не только состоятельными, но и отличавшимися большим «художественным вкусом и преданностью литературе», относится к 1917-1918 гг., когда все они оказались в Одессе. Впоследствии же М.С. и М.О. Цетлины «опекали» Буниных в течение более четверти века. По свидетельству С.Л. Полякова-Литовцева в их литературном салоне «на рю де ла Фезандри, у Булонского леса», где было «уютно, оживленно, интересно», и который являлся «местом общения интеллигенции вообще: политиков, общественных деятелей, писателей, художников», и «в некотором роде штаб-квартирой эсэровской интеллигенции, <...> из писателей <...> красный угол занимал — И.А. Бунин»158.
В 1940 г. Цетлины бежали в США, и в Нью-Йорке вместе с М. Алдановым начали издавать «Новый журнал», идею которого вынашивали вместе с Буниным — см. письмо М.А. Алданова к М.С. Цетлиной от 7 января 1949 г.159
Все военные и первые послевоенные годы Цетлины, в особенности Мария Самойловна, самым активным образом занималась изысканием средств в помощь Буниным. Благодаря ей и Марку Алданову Бунины, например, регулярно получали через нейтральную Португалию продовольственные посылки. В письме от 8 апреля 1947 г. Бунин, благодаря М. Цетлину, патетически восклицает: «Я бы совершенно пропал, если бы не помощь Ваша!»160.
К сожалению, тридцатилетняя дружба М.С. Цетлиной с Буниными закончилась полным разрывом отношений в 1947 г. — по причине идеологических разногласий в связи с выходом Буниных из парижской организации Союза русских писателей и журналистов161, о чем подробнее ниже, в Гл. 6.
История дружеских отношений Буниных с Цетлиными подробно, с привлечением большого числа документальных материалов, освещена в книге Н. Винокур «Сквозь волны времени»162. Читая ее, например, видно, что еще с начала 1920-х, когда из эмиграции первой волны еще только начинало формироваться русское Зарубежье, немногочисленная прослойка преуспевших в деловом отношении беженцев-евреев, для которых русская культура являлась составной частью их личностной идентичности, материально поддерживала Бунина и других видных писателей эмигрантов (А. Куприн, Д. Мережковский, А. Ремизов, Тэффи). Ведь ни Бунин, ни большинство других литераторов-эмигрантов в России не приобретали «кормящей» специальности, и лишь немногие из них взялись за другие промыслы, так что русскоеврейская традиционная благотворительность, роль русско-еврейских меценатов, щедрых и культурных русских евреев оказалась особенно важной, спасительной163.
Так, например, в дневнике Бунина от 11 апреля 1922 г. имеется следующая запись:
В 5 у Мережковских с Розенталем. Розенталь предложил нам помощь: на год мне, Мережковскому, Куприну и Бальмонту по 1000 франков в месяц164.
Леонард Розенталь — выходец из состоятельной семьи горских евреев, родился во Владикавказе, откуда его родители перебрались на жительство в Турцию, где взяли себе немецкие имена. Четырнадцатилетним подростком Леонард оставил семью и уехал во Францию. В Париже он учился в «Коммерческой школе на улице Трюдейн» («l’'Ecole commerciale de la rue Trudaine»), работал в знаменитой фирме хрустальных изделий «Баккара»165, успешно подвизался на ювелирной бирже. Свое состояние Розенталь сделал на добыче и продаже жемчуга, основав с братьями166 фирму «L'eonard Rosenthal et fr`eres», которая вплоть до 1934-х г. была ведущей по торговле жемчугом во Франции.