Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Уральский Марк Леонович

Литературно-художественным отделом газеты вплоть до 1932 г. заведовал авторитетный критик, поэт, бывший редактор прославленного петербургского «Аполлона» С. Маковский. С 1927 г. и до своей кончины в 1939 г. литературно-критический подвал «Книги и люди» и хроникальную рубрику «Литературная летопись» вел В. Ходасевич. Хроника готовилась им совместно с Н. Берберовой под общим псевдонимом Гулливер.

Следует отметить, что в своем большинстве литераторы с именем: Адамович, Дон Аминадо, Осоргин, Набоков-Сирин, Тэффи, Ю. Терапиано, Г. Иванов, печатались как в «Возрождении», так и в «Последних новостях», но, как правило, избегали появляться на страницах изданий правоконсервативного толка.

Особый слой эмигрантской периодики составили общественно-политические и литературные журналы. Журналы были дешевле, их легче было издавать и распространять по подписке.

Большинство журналов легко возникали и так же легко исчезали. Первым большим литературным журналом русской эмиграции была «Грядущая Россия». Первый опыт не слишком удался: вышло всего два номера в Париже в 1920 г., еще до крымской катастрофы. Журнал редактировался М.А. Алдановым, А.Н. Толстым и народником Н.В. Чайковским и имел общедемократическую направленность. А главное — он стал своего рода школой для собирания лучших литературно-журналистских сил зарубе-жья. На страницах «Грядущей России» А.Н. Толстой публиковал первые главы своего романа «Хождение по мукам», М.А. Алданов — роман «Огонь и дым». <...> Журнал не смог встать на ноги не из-за своего содержания, а вследствие финансовых трудностей. Но он успел выработать самою идею возврата к культуре «толстого» литературного журнала, на которой вырос весь русский интеллектуализм XIX в. Прямым преемником «Грядущей России» стал самый популярный и долговечный «толстый» журнал эмиграции — «Современные записки». Сам выбор названия нового журнала демонстрировал обращение к опыту журналистики прошлого века. Наиболее знаменитые журналы XIX в. назывались «Современник» и «Отечественные записки». Из этих двух названий и было составлено имя <нового> журнала. Этот журнал оставался самым влиятельным и читаемым весь период своего существования: с 1920 по 1940 г. Он стал известен во всем мире, его комплекты содержатся во многих библиотеках, сохранились архивы редакции. <...>. Редакционный комитет состоял из правых эсеров: Н.Д. Авксентьев, И.И. Бунаков-Фондаминский, М.В. Вишняк, В.В. Руднев и др. Ответственным секретарем журнала был М.В. Вишняк. Несмотря на эсеровскую принадлежность редакции, в журнал привлекались авторы самой разной политической ориентации. В программном заявлении редакции задачи в области культуры превалировали над политическими — это и определило успех журнала¹²⁰.

Первый номер журнала вышел в ноябре 1920 г. тиражом 2 тыс. экземпляров. Позднее тираж снизился в связи с прекращением финансовой помощи от чехословацкого правительства.

По мнению Г. Струве, именно свобода редакторской политики «Современных записок» от узколобой партийной ангажированности, «широта фронта», обеспечили «успех у читателей и репутацию не только лучшего журнала в зарубежье, но и одного из лучших в истории всей русской журналистики»¹²¹.

Крайне правые периодические издания — журналы «Вестник Союза русских дворян», «Воскресенье», «Имперский клич», «Общий путь», отстаивавшие монархическую идею в «чистом виде» особой популярности у читающей публики не имели, а потому были недолговечны и не оставили заметных следов в истории русского Зарубежья. Наиболее известным и одиозным из них был орган монархистов журнал «Двуглавый орел», выступавший за «истинные» национальные интересы русского народа, против «иудейской и масонской идеологии». С 1921 г. журнал издавался в Берлине, а в 1926-1931 гг. в Париже. В Париже активно работал Союз русских писателей и журналистов (первоначально — Союз русских литераторов и журналистов), который был создан уже в 1920 г. и просуществовал до момента оккупации Франции в 1940-м.

На фоне впечатляющего фасада культурной жизни «русского Парижа» нельзя не напомнить о реалиях, в которых эта жизнь гнездилась. В литературной среде при том, что все здесь считали себя «хранителями очага», кипели обычные для такого сообщества страсти: зависть, обиды, сплетни, скандалы и т.п. Участвовали в них и публицисты, и прозаики, и поэты.

Само присуждение Бунину Нобелевской премии в 1933 г. послужило не столько мировому признанию литературы русской эмиграции, сколько ее окончательному внутреннему размежеванию, почти полному исчезновению духа корпоративности и углублению творческой самоизоляции¹²².

Этот факт отметил, например, А.В. Амфитеатров в переписке с редакцией «Сегодня»:

...в Париже чествование было шумно, но менее единодушно, чем хотелось бы в такой высокоторжественный день. Отсутствовали многие, которым отсутствовать было просто неприлично. «Возрождение», по-видимому просто не потрудилось прислать

своего представителя, (ни Б. Зайцев, ни Тэффи, — личные друзья Бунина, — конечно, не «Возрождение» представляли, а самих себя, равно как и Ходасевич). Все это не только грустно, но прямо-таки постыдно¹²³.

Однако не «вопреки», а именно благодаря своей динамичности, часто проявлявшейся в самых резких и конфликтных формах, в «русском Париже» культурная жизнь эмиграции первой волны била ключом. И продолжалась она целых двадцать лет, вплоть до июня 1940-го, когда в город вошли немецкие войска, и политическая и культурная столица русского Зарубежья прекратила существовование. У Тэффи есть такие строки:

Когда умерла полоса жизни — кажется, что она могла бы еще как-то развернуться, тянуться и что конец ее неестественно сжат и оборван. Все события, заканчивающие такую полосу жизни, сбиваются, спутываются бестолково и неопределенно.

Именно таким вот и было поначалу падение «русского Парижа». А затем все накопленное эмигрантское культурное богатство рухнуло в тартарары: закрылись газеты, журналы, издательства, масонские ложи, прекратились литературные вечера и семинары... Четыре года нищеты, отчаянья, страха у потухшего очага русской духовности.

Илья Троцкий и окружение Ивана Бунина

Возможно, что знакомство И.М. Троцкого с Буниным состоялось еще до революции. Бунин был одним из авторов газеты «Русское слово» и наверняка Илья Троцкий — молодой, амбициозный журналист, включенный в литературную жизнь, постарался быть представленным известному писателю. Однако личные отношения между ними установились к концу 1920-х и продолжались до последних дней жизни Бунина.

В дневниковой записи Веры Николаевны Муромцевой-Буниной от 26 декабря 1930 г. приведена выдержка из письма журналиста И. Троцкого своему коллеге и старому знакомому Соломону Полякову-Литовцеву о том, что пора начать кампанию номинирования Бунина на Нобелевскую премию по литературе. Заканчивается это письмо И. Троцкого призывом: «Друзья Бунина должны взяться за дело!»¹²⁴

Этот призыв, адресованный к особой референтной группе русского Зарубежья — общности интеллектуалов, входивших в широкий круг общения Ивана Бунина, для самого журналиста был не только «литературно-публицистической фразой». Именно И.М. Троцкий воплотил его в жизнь. После публикации его статей в парижской газете «Последние новости» и рижской «Сегодня»¹²⁵ в русском Зарубежье началась планомерная кампания по номинированию кандидатуры Бунина на Нобелевскую премию по литературе, в которой он сам принимал активное и очень действенное участие (см. ниже раздел в Гл. 4. «Нобелевские дни Ильи Троцкого»).

Будучи знаком с Буниным и его женой Верой Николаевной Муромцевой-Буниной более 30 лет, И.М. Троцкий, тем не менее, никогда не входил в их ближайшее окружение, как, например, их общий друг Марк Алданов. Он просто был «верным другом», всегда готовым откликнуться на просьбу о помощи, горячим поклонником писательского таланта Ивана Бунина. Весьма показательны в этом отношении слова самих И.А. и В.Н. Буниных (см. их переписку с И. Троцким в Гл. 6), например: «Иван Алексеевич просил Вам передать сердечную благодарность за Вашу заботу о нем и сказать, что он всегда Вас вспоминает с неизменной любовью. (В.Н. Бунина — И.М. Троцкому 19 сентября 1950 г.); «Еще раз шлем от всего сердца Вам спасибо за Ваши заботы и хлопоты, — Вы один из самых трогательных друзей. <...> И<ван>А<лексеевич> просит Вам написать, что ждет Вас с нетерпением и обнимает Вас. (В.Н. Бунина — И.М. Троцкому 29 сентября 1950 г.)».

Рассказ о взаимоотношениях Ильи Троцкого с Буниным, естественно, не может не содержать интимно-личностных интонаций. Поэтому здесь важно очертить психологический портрет знаменитого писателя.

Многим современникам Бунин представлялся надменным, вспыльчивым и язвительным мизантропом, сосредоточенным лишь на собственных ощущениях, переживаниях, интересах. Горький, с которым Бунин был весьма близок до революции, превознося его писательский талант, одновременно утверждал:

он — сухой, недобрый человек, людей любит умом, к себе — до смешного бережлив. Цену себе знает, даже несколько преувеличивает себя в своих глазах, требовательно честолюбив, капризен в отношении к близким ему, умеет жестоко пользоваться ими¹²⁶.