Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)
Шрифт:
Либерализм в России всегда имел и сейчас имеет плохую прессу Исследователи, историки, социологи, философы избирают полем своей деятельности изучение других, более характерных для русского общественного развития, экстремистских, максималистских направлений, — будь это в области политики, мысли, литературы, искусства. Демонические образы Бакунина и Ленина до сих пор привлекают к себе наибольшее внимание в области политических движений. А в области русской философской мысли и художественного творчества до сих пор доминируют страдальческие тени: от Достоевского и Владимира Соловьева до Александра Блока. Вероятно, этому есть оправдание, — и ключи к нему приходится искать в том, что над русской жизнью тяготеет, волнуя весь мир, проблематика русской революции, — призрак которой
К проблематике революции русские либералы имели свой особый подход. Взлеты революции их естественно не увлекали, ее максимализм их отталкивал, отпугивал и ужасал. Неудивительно, что широкое общественное мнение мало интересовалось либерализмом, — и в первые годы эмиграции даже первые книги либеральных мемуаристов не вызвали к себе сколько-нибудь пристального внимания. Об этом приходится пожалеть, ибо — нет сомнения, — что для уяснения русского прошлого трагическая судьба либерализма в России не менее поучительна, чем судьба, постигшая все другие общественные течения в России...
В.А. Маклаков, один из ретроспективных критиков либерализма и сам революционер поневоле, в одной из своих книг счел нужным выступить и в защиту либеральной формулы прогресса. «Идеи либерализма теперь не в фаворе, — писал он. — Сейчас отстаивают не «права человека», а «силу государственной власти»... Я не только не отрицал этих идей, но находил, что если бы даже должно было признать, что эпоха личной свободы в мире окончилась, и вернулось время управления сверху, или что прогресс состоит в том, чтобы человеческое общество превратить в улей или муравейник, в чем Муссолини, Гитлер и Сталин между собой солидарны, — то и в этом случае в России 20 века для таких взглядов не было почвы. Нападки на либерализм, как таковой, получили свой raison d'etre90 в государствах, где личная свобода все свои результаты дала и показала свою оборотную сторону... В России этого не было; она недаром была отсталой страной. Ей еще нужно было именно то, в чем многие уже разочаровались на Западе; была нужна самодеятельность личности, защита личных прав человека, ограждение его от государства. Прогресс для России был в этом. <...>
Делом революционеров была только октябрьская революция. <...> Но их большевистская революция была вредна потому, что ее цели были России не нужны. Во славу «теории» она осуществила их силой; но такая победа полезных результатов дать не могла. И, действительно, пока еще не достигнуто ничего из того, чего октябрьская революция добивалась, — ни народовластия, ни равенства, ни господства трудящихся, ни коммунизма.
В уродливой форме вернулась личная власть, привилегии «классов», хотя и других, всемогущество бюрократии, беззащитность народа и человека, т.е. все язвы старых порядков. Конечно, командные высоты оказались в руках партии, новых людей; сложилась новая аристократия, новый двор и «угодники»; трудящиеся сделаны были полными париями; честолюбивые люди стремятся выйти в бюрократию и властвовать над народом. Новые господа своей личной судьбой могут быть и довольны; но революция ставила не эти задачи и потому не она победила.
На общем несчастье выиграли только отдельные люди. <...>
Чем объяснить в таком случае загадку победы Ленина, от идей и лозунгов которого все отталкивались, все буквально шарахались? Ролью личности в истории, которая столь недооценивалась марксистской мыслью?
Или тем, что в революции Ленин оказался человеком одержимым, мономаном, обладал железным упорством, и был единственным характером среди претендентов на власть? Или не последнюю роль тут сыграла особенность психологии большевистской среды, того слоя профессиональных революционеров-большевиков, который облыжно называли «железной когортой», но который на деле отличался бесхребетностью и беспринципностью, и авторитарностью, и склонностью к беспредельному послушанию?
Как это ни покажется парадоксальным, но в большевизме издавна, —
А.А. Гольденвейзер
Алексей Гольденвейзер — представитель известной в России фамилии, члены которой ярко заявили себя на поприще юриспруденции и культуры. Его отец Александр Соломонович — один из крупнейших русских правоведов-цивилистов, долгие годы бессменно возглавлял киевскую адвокатуру, автор работы «Преступление — как наказание, а наказание — как преступление» (1908), в которой, возлагая вину за преступление в первую очередь на общество, предлагал заменить наказание преступникам принципом попечения. Эта публикация была высоко оценена Толстым.
Двоюродным братом Алексея Александровича был входивший в 1895-1911 гг. в близкое окружение Л.Н. Толстого знаменитый пианист и композитор А.Б. Гольденвейзер (чья сестра была замужем за известным литературоведом, пушкинистом М.О. Гершензоном)
А.А. Гольденвейзер пошел по стопам отца и, проштудировав курсы юриспруденции в Киевском, Гейдельбергском и Берлинском университетах, стал к началу 1910-х киевским адвокатом и общественным деятелем. Человек русской культуры, как и большинство детей еврейской элиты того времени, он, однако, понимал и язык еврейской «улицы», хотя сам идиш оставался для него «малознакомым» языком91.
С самого начала своего «служения» Алексей Гольденвейзер заявлял себя как «общественник», а не политик. При этом, симпатизируя эсерам в студенческие годы, он затем становится левым либералом, близким к партии народной свободы (кадетам).
28 июля 1921 г. А.А. Гольденвейзер с женой бежали через российско-польскую границу из Совдепии и в октябре 1921 г. оказались в Берлине.
Будучи молодым адвокатом «без имени» — ему шел тридцать первый год, Гольденвейзер <...> первое время, естественно, имел проблемы с трудоустройством. Однако вскоре он завоевал себе имя и оброс клиентурой. В немалой степени профессиональному успеху сопутствовала его общественно-публицистическая деятельность. Он публиковал статьи на актуальные политические темы, а также исторического и историко-культурного характера, в крупных русскоязычных газетах — берлинской «Руль», парижской «Последние новости», рижских «Сегодня» и «Народная мысль»; последняя позиционировала себя как «орган демократического еврейства в Латвии».
Помимо этого А.А. Гольденвейзер часто выступал с чтением публичных лекций, например, по вопросу о демократии, которую он понимал в классическом, «токвилевском» смысле:
«Полнота и всеобщность политических прав — это не равенство выигрыша, это равенство шанса. Они являются функцией человеческой свободы. И поэтому в данном случае уместен парадокс о том, что именно демократия есть строй неравенства, где могут различно проявляться индивидуальности»92.
Апологет буржуазного индивидуализма, предполагающего примат частных интересов над коллективными установками, Гольденвейзер уже в середине 1920-х заметил рост антисемитизма в демократической Веймарской республике:
Изречение «Каждая страна имеет тех евреев, которых она заслуживает», едва ли применимо к нынешней Германии. Германия не заслуживает таких евреев, каких она имеет. Немецкие евреи — самые лучшие граждане новой Германии. Они преданы отечеству до полного национального самоотречения, они составляют могучий фактор его хозяйственного и культурного развития, они неудержимо сливаются с коренным населением путем крещения и смешанных браков. И, тем не менее, антисемитизм процветает в современной Германии, заражая все более широкие круги и принимая все более уродливые формы. Немецкие евреи — искренние патриоты. Для них родной язык — немецкий, родная культура — германская93.