Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)
Шрифт:
В памяти <...> жив тот день в начале двадцатых годов, когда берлинское издательство И. П. Ладыжникова получило от одного из своих покупателей письмо примерно следующего содержания: «Многоуважаемый господин Ладыжников, прилагаю чек на ... марок и прошу выслать только что выпущенные в свет тома Гоголя, Тургенева и Достоевского. Пользуюсь случаем выразить мою бесконечную радость по поводу того, что существует Ваше русское дело, которое свободно от еврейского засилья и трудится на ниве русской культуры, издания русских классиков и достойных сочинений русских писателей». Я ответил автору этого письма, что Иван Павлович Ладыжников, бывший одним из основателей фирмы в начале века, еще до войны вышел из издательства, и что оно с тех пор принадлежало Борису Николаевичу Рубинштейну (погибшему впоследствии в газовых камерах нацистов) и, увы, руководящую роль играют ... евреи.
Что же касается «Сегодня», то она не была ни «чисто» русской газетой, как, например, гукасовское «Возрождение», которое в 1930-х «не гнушалось антисемитских выпадов»309, ни «эмигрантской», как милюковские «Последние новости», ни «еврейской», как парижский еженедельник «Еврейская трибуна». Она позиционировала себя как «латвийская»,
поскольку обслуживала полиэтнический состав республики, выросший в атмосфере русской культуры (помимо русских также и латышей, и немцев, и поляков, и евреев). В составе редакции было много евреев. Но то были евреи — местные уроженцы, которые владели и латышским, и немецким, и русским языками, знали прошлое и настоящее края, хорошо ориентировались и в жизни сопредельных европейских стран. Между тем русские газетчики преимущественно были наезжими, плохо знакомыми с почвой. Главное же — они ориентировались исключительно на национальную принадлежность читателя. Но 200-тысячная русская Латгалия не давала нужного количества подписчиков из-за слабой грамотности. А 20-тысячное русское население Риги устраивала и «Сегодня», так как газета ощутимо помогала существованию в этом городе. <...>
Связи редакции с богатыми представителями местной еврейской общины — промышленниками, банкирами, коммерсантами — позволили газете стать одним из наиболее успешных, материально обеспеченных периодических изданий Русского зарубежья. <...>
Благодаря работоспособности редакторского коллектива (М. Мильруд, <П. Пильский>, Б. Харитон, Б. Оречкин310) газета преодолела и последствия экономического кризиса 1930-1932 гг., справилась и с недоверием правительства, доказала свою лояльность, пережила смерть М. Ганфмана <...>, вырастила ряд способных молодых газетчиков <...> и процветала бы и дальше, если бы не установление советской власти, молниеносно ликвидировавшей газету311.
Из всех редакторов «Сегодня» И.М. Троцкий состоял в переписке только с Михаилом Семеновичем Мильрудом312, а поскольку через него он передавал приветы Б. Оречкину и Я. Брамсу, можно полагать, что именно эти рижане были с ним на короткой ноге в те годы.
Мильруд также входил в дружеский круг Ивана Бунина. Он всячески содействовал появлению бунинских вещей в «Сегодня», подробно освещал события «нобелианы», занимался организацией турне Бунина по странам Прибалтики в апреле-мае 1938-го313.
За одиннадцать лет сотрудничества с газетой «Сегодня» (с 1926 по 1937 гг.) И.М. Троцкий опубликовал в ней более 40 статей. Для сравнения отметим, что Петр Пильский, будучи, впрочем, постоянным сотрудником и литературным редактором, напечатал там около 2000 статей, фельетонов, рецензий и «заметок по поводу», а приятельница И. Троцкого Татьяна Бартер, бывшая иностранным корреспондентом «Сегодня» (по Италии), за те же одиннадцать лет (1921 г. и 1929-1939 гг.) опубликовала в ней более по статей. В тематическом отношении И.М. Троцкий заявлял себя в «Сегодня» в двух основных жанрах — «путевые заметки» и «мемуарная публицистика». География путевых репортажей Троцкого — Скандинавия, Голландия, Швейцария и Люксембург. Воспоминания относятся, естественно, к предреволюционной эпохе, и касаются как личностей из породы «государственных мужей» — кайзер Вильгельм II, граф Витте, Степан Радич, так — главным образом (sic!) — и деятелей культуры: Шаляпин, Сытин, Вильгельм Бельше, Зудерман, Стриндберг, Луиджи Пиранделло. Импрессионистический стиль статей И.М. Троцкого позволяет ему ярко и убедительно очерчивать образы самых разных, но всегда «значительных» личностей, делать живые наброски «на местности», сообщать информацию о важных событиях. Его темы типичны, их разрабатывают все корреспонденты «Сегодня» — культура и быт, внешняя и внутренняя политика европейских стран, проблемы эмиграции и т.д. При этом он не претендует на «глубину», редко выписывает детали, избегает обобщающих умозаключений аналитического или философского характера и не вдается в психологические тонкости при создании литературных портретов своих героев.
Отсутствие в его личности «потаенных глубин», «уровней» и «граней» и делает фигуру И.М. Троцкого своего рода «зеркалом», в котором без существенных искажений отразилась яркая история русской эмиграции первой волны. Его портретные зарисовки с натуры — доносящие до нас мимику, жесты, голоса и образы выдающихся литераторов, артистов, видных политических деятелей, превращают страницы «Сегодня» в живой кладезь истории русского зарубежья. Вот, например, две статьи И.М. Троцкого, касающиеся Федора Шаляпина. Одна — «Первые шаги Шаляпина в Берлине»314, из жанра воспоминаний, другая — «Триумф Шаляпина в Копенгагене»315, актуальный журналистский репортаж.
Шаляпина берлинская публика <в 191о-х> еще мало знала. Он находился в Берлине по пути в Москву, увенчанный лаврами во Франции. Его приезду в Берлин предшествовало первой триумфальное выступление в Монте-Карло в «Дон-Кихоте».
Внимание музыкального мира Берлина на Шаляпина обратил <...> известный публицист Фридрих Дернбург <...>. Семидесятипятилетний старик Деренбург, случайно слышавший Шаляпина в Монте-Карло, прислал в Бер<линер> Тагеб<латт> специальный фельетон, посвященный Шаляпину <...> — сплошной гимн русскому гениальному певцу. <...>
Нужно знать влияние Деренбурга в германской публицистике и критике, чтобы понять впечатление, вызванное этой статьей.
Шаляпину Деренбург оказал невольно плохую услугу. Он оказался положительно мучеником. Скрыть свое пребывание в Берлине ему было <невозможно>, и его осаждали со всех сторон журналисты, антрепренеры, концертные агенты и всякая другая публика. Особенно <натерпелся> Шаляпин от пресловутых «почитателей таланта».
Помню, мы интимно сидели у Кусевицкого, где Шаляпин собирался рассказать нам о своем восприятии «Дон-Кихота». Вдруг ворвалась какая-то толпа американок и англичанок, требуя автографов певца. Пришлось удовлетворить их просьбу, чтобы только отвязаться. Не успела прислуга выпроводить непрошенных гостей, снова какие-то поклонники. Звонки у дверей не прекращались.
— Знаете что, — говорит Федор Иванович, — сядем в автомобиль и покатаемся по Тиргартену. В автомобиле все вам расскажу. Здесь, видимо, мне не спастись от назойливых субъектов.
Мы так и сделали. Шаляпин прочитал нам речитативом несколько мест из своей партии в «Дон-Кихоте», сопроводив их жестикуляцией. <...> Но этого достаточно было <...>, чтобы я узрел перед собой бессмертного «рыцаря печального образа».
Рядом со мной в автомобиле сидел не Шаляпин, а воскресший Дон-Кихот. Никогда больше в жизни я столь явственно не ощущал близости гения, как в тот момент.
Бледный от волнения Кусевицкий мог только лепетать:
— Федя, еще немного! Ради Бога, еще!316
А вот репортаж о случайной встрече в Копенгагене — уже из эмигрантской эпохи, когда России не стало, а на ее месте за тысячу верст от европейских столиц мчалась в светлое будущее ненавистная «Триэссерия».
Провести несколько дней и вечеров в обществе Шаляпина — радость большая и редкая. Особенно, если Федор Иванович в хорошем настроении, если подберется хорошая компания и если окружающая обстановка располагает к дружеской беседе. С Шаляпиным интимно я не встречался долгие годы. <...> И вот, после многих лет, судьба нас снова свела, но на сей раз не в Берлине и не в Москве, а в Копенгагене.