Неизвестный венецианец
Шрифт:
Когда же Вьянелло, воистину наделенный Павловым усердием, обнажал на глазах неверных свою спину в шрамах, ему говорили, что его случай еще ничего не доказывает, что статистика врет, ну и потом — с ними такого никогда не случится. И тогда он уяснил самую замечательную черту итальянского характера: покуда итальянец на собственном опыте не убедится в чем-либо, этого для него не существует, и никакие доказательства не помогут переубедить его. В конце концов, Вьянелло, не будучи все-таки Павлом, оставил свою миссию и купил себе тюбик солнцезащитного крема, которым стал
— Вызывали, Dottore?
Вьянелло был в форменной рубашке с короткими рукавами и синих форменных брюках, куртку и галстук он оставил внизу. С тех пор, как в прошлом году жена родила ему третьего ребенка, он сильно похудел и собирался еще сбросить вес, чтобы быть в лучшей форме. Немолодые отцы маленьких детей обязаны думать о своем здоровье, следить за собой, объяснял он Брунетти.
— Присаживайтесь.
Когда они оба уселись, Брунетти спросил:
— Что вы знаете об этой Лиге по защите нравственности?
Вьянелло вопросительно прищурил один глаз, ожидая пояснений. Но пояснений не последовало. Тогда говорить пришлось ему самому.
— Я особенно ничего и не знаю, синьор. Кажется, они собираются в одной из церквей. Всех Святых? Ах нет: это экуменисты там собираются. Ну, эти, с гитарами, у которых по десять человек грудных младенцев на каждого. А Лига проводит собрания в частных домах. Я слышал, что политика их не интересует. Не могу вам сказать, что же они делают на своих собраниях. Если судить по отдельным известным персонам, которые состоят членами, то они, наверное, садятся в кружок и рассказывают друг другу, какие они хорошие и какие все вокруг плохие.
— А вы знакомы с кем-нибудь из них лично, Вьянелло?
— Я-то? Бог миловал. — Он осклабился, но потом увидел, что Брунетти и не думает шутить. — Ах, вы серьезно спрашиваете, синьор? Подождите-ка…
Минуту он думал, обхватив руками колено и подняв глаза к потолку.
— Есть одна женщина, синьор, она работает в банке кассиршей. Надя с ней знакома, потому что деньги — это по ее части. Я помню, как-то раз она говорила, что, мол, подумать только — такая милая женщина, а спуталась черт-те с кем.
— А почему она о них так сказала?
— Как?
— Так, будто они ей сильно не нравятся.
— Ну… одно их название чего стоит: Лига по защите нравственности. Кто они такие, чтобы так называться? Кучка ханжей, не иначе. Basibanchi, и только. — Этим словом — чисто венецианским презрительным прозвищем тех, кто, упав в церкви на колени, норовят так низко наклониться, чтобы поцеловать пол под последней скамьей, Вьянелло сумел продемонстрировать и творческую силу родного диалекта, и своей собственный здравый смысл.
— А вы не знаете, давно ли она состоит в Лиге и как она туда попала?
— Нет, синьор. Но я попрошу Надю поинтересоваться. А что?
Брунетти вкратце рассказал ему о том, как наткнулся на Сантомауро в квартире Креспо и как тот потом звонил Патте.
— Странно как-то, синьор, — согласился Вьянелло.
— Вы с ним знакомы?
— С Сантомауро? Раньше он был адвокатом моего двоюродного брата. Прежде чем прославился и подорожал.
— Брат
— Немногое. Говорил, что он очень хороший, ловкий адвокат, всегда сумеет обернуть закон себе на пользу.
Распространенный тип адвоката в Италии, подумал Брунетти, где законы хоть и писаны, но довольно неразборчиво.
— Больше ничего?
Вьянелло покачал головой:
— Я уже забыл. Ведь несколько лет прошло.
И добавил, опережая просьбу Брунетти:
— Я позвоню брату. Может быть, он знает других клиентов Сантомауро.
Брунетти благодарно кивнул:
— Еще мне хотелось бы навести справки об этой Лиге: где проходят собрания, зачем собираются, число членов, кто такие.
Раньше Брунетти не задавался вопросом, почему деятельность этой пресловутой общественной организации, чье высокопарное название давно уже вышучивали на каждом углу, до сих пор оставалась в тени. Люди знали вообще, что есть такая Лига по защите нравственности, но что она делает, было для всех загадкой.
Вьянелло достал блокнот и принялся записывать.
— А жена Сантомауро вас интересует? Спрашивать о ней?
— Да, узнайте все, что можно.
— По-моему, она веронка, из семьи банкиров. Еще что-нибудь, синьор?
— Да, еще этот трансвестит в Местре, Франческо Креспо. Разузнайте, не засветился ли он где-нибудь тут.
— А что по нему есть в Местре?
— Только то, что его задерживали два раза за попытку продать наркотики. Он в списке вместе с остальными, но живет сейчас на виале Ронкони, в шикарной квартире. Это говорит о том, что он уже перерос виа Капуччина и городские парки. И спросите, узнал ли Галло, откуда обувь и одежда.
— Понятно, синьор. — Вьянелло сделал еще одну пометку в блокноте.
— Лично изучайте заявления о пропавших без вести, если такие будут. Особенно мужчины лет сорока — сорока пяти. Может быть, новая секретарша со своим компьютером вам поможет.
— Пропавших из какого района, синьор? — Вьянелло снова нацелил карандаш в блокнот. Он не удивился его упоминанию о секретарше — значит, уже слышал.
— По всей стране. И туристов тоже.
— То есть вы полагаете, он не был проституткой?
Брунетти вспомнил тело, виденное им в морге, так страшно похожее на его собственное.
— Нет, такое тело — товар негодный.
Глава двенадцатая
В субботу утром Брунетти провожал семью в отпуск. Дойдя пешком до остановки Сан-Сильвестро, их небольшая компания села на vaporetto первого маршрута и отправилась на вокзал. Все были не в духе. Паола злилась, потому что Брунетти ради «своего трансвестита» отказался провести с семьей в Больцано хотя бы первые выходные. Брунетти злился, потому что злилась она. Раффаэле переживал разлуку с Сарой Пагануцци, утешаясь, впрочем, мыслью о том, что время пролетит быстро, а в лесу в горах растут грибы, которые можно собирать. Выказывая, как всегда, полнейшее бескорыстие, Кьяра печалилась не о себе. Ей было жаль, что папа, который так много работает, опять не сможет отдохнуть.