Некромант
Шрифт:
Да, сегодня точно в ударе. Меня всегда подстегивало внимание слушателей, заводило желание увлечь, зацепить их, сделать так, чтобы даже самые недоверчивые и плохо ко мне настроенные зрители прониклись моей игрой. И сегодня это у меня получилось как никогда. По крайней мере — мне так показалось. Две девчонки в толпе буквально рыдали, другие кусали губы и дышали так, что подумалось — вот сейчас бросятся и разорвут меня на тысячу маленьких медвежат, как собаки медведя Балу. И еще подумалось о том, что здесь не все так просто. Похоже, что я каким-то образом умудряюсь накачивать мелодию магией. Потому что
В этот раз все шумели, кричали браво, девчонки вытирали глаза, и все получилось очень хорошо. И ничто не предвещало неприятностей.
А они, эти самые неприятности, начались уже через двадцать минут, когда я отыграв еще несколько небольших любовных песенок, вдруг решил сыграть народу одну из моих любимых песен. Да, ту самую — «Роза на древке». Не знаю, как это получилось, но эта песня точно встала в приготовленное судьбой место. Ведь о чем она? Вообще-то о том, что враг напал на Родину, что последние защитники родной земли уходят, оставляя ее на растерзание негодяям. И меч сломан, и кольчуга порвана, и сил уже нет. И впереди не светит ничего хорошего, потому что кругом враги и смерть. Но есть надежда. Те, кто придет за нами — примут наш флаг, поднимут его выше и выкинут врага из родных пределов!
Смешно, но я эту песню понял только сейчас, когда исполнял здесь. А вот курсанты, надо отдать им должное, поняли песню правильно, в отличие отменя, недалекого.
Стану старой усталой птицею
Да расправлю крыло в последний раз
да взлечу вопреки традиции
Что мол в небо седых не пустят нас.
Пролечу над родными пашнями
Да припомню закат сегодняшний.
Он горит над чужими башнями.
Эти башни мертвы, всё кончено.
Роза на древке да боевой топор.
Ножны пусты, расплелася кольчуга.
Двинем на запад вдоль северных гор.
Вряд ли за ними встретим мы друга.
Новый меч из орала выкует,
Тот, кто после всего поднимется.
Не смеривши гордыню дикую,
Вновь воспрянет да в сечу ринется.
Это же про ворков! Это про их племя! И где я такое пою?! В зале, где находятся несколько сотен будущих офицеров, тех, кто скоро, всего через год-два пойдет убивать этих самых ворков, не смиривших свою гордыню! Ой-вэй…что я творю…
А меня бес толкает! Смотрю в мрачные лица курсантов (особенно «красные» — злы, как черти!), и думаю: «Неприятно, да? Вы считаете — ворки злы, глупы, безжалостные дикари, да? А то, что вы пришли к ним, а не они к вам — это как? Это ничего, да? Просто вам понравилась их земля — плодородная, жирная. И вы решили: это теперь наше! И воткнули в эту землю имперский флаг. А совесть-то есть, разносчики демократии и свободы?!»
А сейчас я вам вишенку на торте! Так сказать последний гвоздь в гроб вашей идее! Вы небось думаете, что идете защищать обиженных жителей империи от террористов-сепаратистов? А вы не думали, что идет в ИХ дом, на ИХ землю? А вот подумайте! Может мозгов и прибавится!
И я беру аккорд, уже понимая, что ничем хорошим это все не кончится. Но мне уже плевать. Чем хуже — тем лучше!
Эту балладку я сочинил просто для смеха. Или не для смеха… Пришла в голову, я и запомнил. И никому ее еще не исполнял. Даже моим дорогим подружкам. И вот теперь — дебют, мать вашу! Держитесь, демоны!
Принц ворков, добрый мальчуган
Пошел бродить по свету:
Узнать, откуда Зло взялось,
Решить загадку эту.
В миру людей, в миру страстей,
Гнало его как ветром,
От человека-подлеца
К подлюге человеку.
И гнали люди от себя
Оборванного Принца,
И говорили без конца
Что: «Зло само родится!»
Но понял Принц, откуда Зло
И где оно родится
В сердцах и разумах людей
Не живших в мире Принца
Коль славен мир твоих отцов
И сам ты будешь славным,
И верность, дружбу и любовь
Считать на свете главным
А если мир твой — колесо
Несчастной нищей жизни,
Тогда родится много Зла
С рожденья и до тризны.
Шшшш…так кипит масло на разогревающейся сковороде? Во примерно такой шорох я и услышал.
А потом завопила Яра:
— Ты! Это был ТЫ! Я вспомнила! Я точно вспомнила! Это же был ТЫ!
Ее крик сработал будто спусковой крючок — все начали вопить, и в этих криках я услышал все — что ворки сами виноваты, что они убивают жителей империи, что они дики и не хотя подчиниться законам цивилизованной страны, а значит — не имеют права на существование. И что я очерняю Империю, рассказывая, что все зло в ней, в орки, видишь ли, безгрешны.
Высокий плечистый парень в красном завопил, указывая на меня:
— Воркская мразь! Бей его! Черные — воркские подстилки! И ты — он почему-то указал на Яру — воркская подстилка! Грязная воркская подстилка!
Яра тут же влепила ему кулаком прямо в нос, да так, что брызнула юшка, он врезал ей в ответ, и девушку буквально унесло, настолько сильным был удар. Я тут же вскочил на ноги, чтобы дать ответку — все-таки я обязан девушке, да и вроде как из за меня она пострадала, и тут…случилось совсем плохое. Такое плохое, чего я боялся больше всего. Брошенный из-за спин вопящей толпы тяжелый табурет с хрустом врезался прямо в лютню. Она жалобно зазвенела и…умерла, сломанная практически пополам.
Я бережно опустил ее на стул, на котором сидел, и негромко, не стараясь перекричать толпу, сказал своей свите: