Нектар небес
Шрифт:
До меня «доходит», что это те самые установки комплексов ОЗС о которых всей стране говорили по телевидению. Светлые, насколько я помню из передачи, для новых тел, для наших, то есть, а темные, соответственно, для старых, для заказчиков, а экраны, очевидно, отображают в мельчайших деталях весь процесс операции замещения сознания. Рядом с ними лежат разбитые компьютеры, кресла и еще какие-то приборы. Помещение, вероятно, одна из лабораторий.
От такого открытия по коже пробегает неприятный холодок. Так вот где все происходит! Все установки пустые, значит туда еще никого не успели загрузить, поскольку медосмотр нас – очередной порции скилпов, только закончился, а подготовка к провидению и само проведение ОЗС занимает, как нам всем говорили в тех же телепередачах, не менее часа. Но это сущие пустяки по сравнению с кучей мертвых тел и луж крови кругом. Запах ее здесь намного сильнее чем в коридоре. Замечаю, что моя правая рука до боли в суставах сжимает рукоять пистолета, а большой палец готов в любой момент опустить вниз «флажок» предохранителя. В то время как левая, тыльной стороной, ладони прикрывает рот и нос. Пора убираться из этого кровавого смрада.
– Пошли отсюда, Кристин! – слышу дрожащий голос «Отважной «Пышь», но прекрасно понимаю, что во мне самой сейчас вряд ли больше отваги чем в ней и мне становится немного стыдно, а она добавляет: – Пошли скорей!
– Идем, идем! – говорю я, указывая на дверной проем, противоположный тому откуда мы пришли. Успеваю заметить, что там то же выбита дверь.
– Да, да! – подтверждает спутница. Идти обратно у нас обоих никакого желания нет.
Осторожно перебираюсь через груды тел и обломков стараясь не вглядываться в подробности окружающего лишь внимательно смотрю под ноги и чувствую, как мой мозг работает с мозгом «Пышь», идущей следом, как единое целое выдающее всего одну, но очень продуктивную мысль – быстрей, быстрей, быстрей отсюда! Однако, передвигаясь через упавшие с потолка куски штукатурки и чувствуя голыми пятками через тонкие резиновые подошвы каждый камешек, мне в голову приходит светлая идея улучшить обувь и я кажется знаю как.
Нахожу взглядом мертвое тело ближайшего «тушки», их здесь целых три. Эти без оружия и специальных средств, зато в белых перчатках, ремнях, аксельбантах и беретах с такими же белыми кокардами в виде герба «Е-кона» и закрепленными с левых боков красивыми изумрудно-зелеными перьями. Эти детали формы «тушек» я знаю из передач по телевизору, потому, что при таком освещении, как здесь, понять их цвет невозможно. Раз перья – значит офицеры. Это уже я вспоминаю отцовские рассказы о военной форме и воинских знаках различия. Очевидно, вырядились для клиентов. Остальная форма и, самое главное – обувь, та же, что и у других его коллег, которых я здесь видела. Встаю на одно колено перед покойником. Точно, лейтенантские погоны. Осматриваю соседние бездыханные тела этих головорезов. То же самое.
Второй раз за сегодняшний день сжимаю губы, стискиваю зубы. С характерным треском расстегиваю «липучки» ботинок «тушки» и стаскиваю их с мертвеца. Пусть «Пышь» думает обо мне все, что угодно, но обувь сейчас важнее любых приличий, а покойникам она уже не нужна. В моих легких туфлях с тонкими прорезиненными подошвами по битым камням и стеклу долго не проходишь. Это я знаю из собственного опыта, когда лет пять назад лазила с ребятами по развалинам снесенного дома в соседнем дворе в очень похожих туфлях, которые от этого быстро испортились. Меня за это потом сильно отругали дома.
Совсем другое дело военная обувь. Она очень надежная и стойкая к изнашиванию. Размеры ног «тушки», взрослого крупного мужчины, намного больше моего и я надеваю его спецназовские ботинки прямо поверх своих туфель и крепко застегиваю «липучки». Получилось, как ни странно, очень подходящие мне по ноге.
– Ты чего делаешь? Зачем? Они же мертвые? – слышу за спиной взволнованный осуждающий голос спутницы. Ох, какие мы правильные! А как сама «прикарманила» газовый баллончик?
– И тебе советую. Им они уже ни к чему, – жестко, но, при этом, вежливо, отвечаю я и киваю головой в сторону двух других обутых военных мертвых тел.
– Не … Я не буду! Ни за что! С мертвецов! Никогда! – возмущенно – негодующе говорит «Пышь», так, как будто я ее заставляю. Да не хочешь, не надо! Никогда не была я навязчивой.
– Дело твое, – произношу я, но уже мягче.
Встаю и собираюсь идти, но тут же будто «прирастаю» к полу.
– Мне больно! – Прямо в моей голове раздается голос-стон. Не мужской, не женский, не молодой, не старый, вообще не человеческий, а голос некоего «Оно» без возраста и пола. Ощущение такое, как будто меня окунули в прорубь в лютый мороз.
– Ах! – вскрикивает спутница, роняет и ловит на лету топор. Судя по всему, она слышит то же самое, что и я.
Медленно оглядываюсь вокруг и не обнаруживаю ни одной живой души кроме нас.
– Мне больно! – снова раздается голос.
– Мама, – в ужасе произносит «Пышь» и добавляет жалобно: – Бежим!
Вынуждена с ней согласиться, а то больно будет уже, вероятно, нам. Мы устремляемся к заранее намеченному выходу так быстро, как нам позволяют лежащие на полу препятствия.
Выбегаем в полутемный маленький коридорчик, подобный тому, через который мы пришли в лабораторию и, пробегая еще несколько метров, выскакиваем за ближайший поворот и оказываемся в куда большем коридоре чем, оставшийся за нашими спинами, маленький. Останавливаемся. Переводим дух. Вроде голоса больше нет. Фу-у-ух! Глядим друг другу в зрачки, а кажется, что проникаем прямо в мозги, и молча договариваемся больше туда не ходить.
– Что это было? – спрашивает меня спутница с расширенными от ужаса глазами.
– Понятия не имею! – предельно честно отвечаю я.
Оглядываем коридор. Он раза в два шире любого из предыдущих. Никого. Ни живых, ни мертвых. Уже хорошо. То же освещение аварийных ламп, но здесь к нему добавляется свет из трех окон в левой стене. Впереди дверь с мордой львицы. Ура! Женский туалет! И как вовремя! Перед ним коридор поворачивает направо. Вспоминаю из передач по «телеку», что все обозначения на дверях помещений, предназначенных в том числе и для посетителей, в «Нектаре» сделаны из бронзы. Душевые и туалеты там естественно не показывали, но не думаю, что для них сделали исключения. По полу коридора, среди луж и разбитого стекла, разбросаны какие–то толи картины, толи фотографии, толи портреты – не знаю, лежат изображением вниз. Мы их обходим и идем вдоль стены с окнами.
Я снова впереди. Делаю шаг к одному из них, смотрю в него и замираю от странного и немного пугающего ощущения. На миг мне кажется, что вид из этого окна совершенно тот же самый, что и из того, через которое мы любовались видом включенной «Пирамиды», правда, слово «любовались», вполне актуальное на тот момент, кажется мне сейчас, почему-то, вообще не уместным. Но ведь из двух разных окон, расположенных в различных частях здания, один и тот же вид быть не может. Это невозможно!
– Мне показалось, – с ноткой страха в голосе, шепчет, дыша мне прямо в ухо, «Пышь», – Что вид такой же, как и там, – указывает топором вверх, – В том окне, ну там, наверху!
– Ага, – киваю я, в ответ, головой, – мне то же.
– Да нет, все-таки вид другой, – произносит спутница.
Мысленно соглашаюсь с ней. Хотя лучи лазеров, как и там, завораживают. Успеваю отметить, что, судя по положению Солнца, сейчас, наверное, вторая половина дня, часа три. Мы с дедом так иногда развлекаемся, угадывая время без часов.
Довольно! Мысли о доме сейчас просто ранят душу, так хочется туда вернуться, особенно живой и здоровой.
Идем вперед и, дойдя до поворота, заглядываем за угол. В тусклом освещении видим метрах в пяти от нас большую двухстворчатую дверь, отделанную деревом и полированным металлом по краям с такими же полированными металлическими ручками. Такую здесь вижу впервые, поэтому детали и бросаются в глаза. Парой метров правее двери в женский туалет находится, с мордой льва с пушистой гривой, соответственно, дверь в мужской. Мы не заметили ее за углом, когда оказались в этом коридоре.