Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
— В Орше подруга моей мамы, тетя Ася.
— А что она может?
— Она там акушерка. Она может все.
— В Орше будет мало клиентов. Надо ехать в Минск.
— Уже ехать в Минск?
— Швагер дает нам три дня на сборы.
— Да кто он такой, твой швагер, чтобы он нам давал три дня?!
— Двойра, это не он нам дает. Это Бог нам дает шанс. Сходи к Циле и узнай, когда будет война. Она все знает!
— Ты прав. Циля сказала, что война будет в начале лета. Они с мужем даже не торопятся делать заказы «советам», чтобы не ушло сукно.
— Твоя Циля — дура! Если сюда придут немцы, то ей придется из этого сукна шить саван. Если успеет.
— А почему ты думаешь, что сюда придут немцы? Может, «советы» погонят их в Германию?
— Циля, швагер видел и немцев, и «советов». Он говорит, что немцы сильнее. Немцы ходят в сапогах, а «советы» в обмотках. Ты видела, какие у них мешки за плечами? С такими только жабраки ходят.
— Да они и есть жабраки! Они по нашим лавкам, как по музеям, ходят. Зыркают туда-сюда, глаза горят, скупают все, что видят. У них в России в магазинах одни консервы да сухари.
— А ты откуда знаешь?
— Циля сказала. А молочница Лукьяновна сказала, что пьяные солдаты разбили каплицу у них в деревне. Сломали крест при дороге. Какие безбожники! Разве Господь не отплатит им за это?
— Отплатит, отплатит… Вечером придет швагер и принесет гроши. За дом.
— Советские гроши?
— Ну, не злотые же?!
— Ты их видел? А может, они фальшивые? От этого поца всего можно ожидать.
— Двойра, лучше помолись за Сару. Мы вместе будем проверять эти гроши.
— А что я в них понимаю?
— Тогда позови Цилю.
— Зачем Циле знать, сколько у нас грошей?
— И то верно.
— Ой, права была мама, когда говорила: «Ме дарф нит дем ганцн кэз арайнлэгэйн ин эйн варэник» — нельзя весь сыр класть в один вареник!
— А моя мама говорила: «Ди штуб брэнт ун дер зейге гэйт» — дом горит, а часы идут. Этот дом мне достался от моего покойного папы.
— А я в этот дом вложила все силы, которые достались мне от моей мамы. Мне жалко наш дом, Борусь… Разве тебе здесь было плохо?
— Мне тут было хорошо, и даже очень. Но дом вот-вот загорится. И надо думать, чтобы наши часы шли без остановки. Вот только не надо этого — мокрых глаз. Ты же знаешь, я терпеть этого ненавижу!
— Но почему все так быстро?
— Жизнь — вообще быстрая штука, Двойра… Дай, я тебя обниму, моя козочка!
— Съешь еще пару ладок, мой козлик!
— Ой, да не могу я их уже видеть! Хоть бы ты курицу приготовила.
— А ты видел, почем куры на базаре? Лошадь можно купить за такую цену!
— Ну, купи хоть немного этой «конины»!
— Сам иди и купи. А мне жалко!.. О, Боже ж, как же при польском часе мы жили! А все герман проклятый! Пришел и все порушил. Ой, не хочу я в твой Минск ехать!
— Тогда поехали в твою Оршу!
Двойра села на широкий подоконник и разрыдалась в фартук.
Глава пятая
Семья генерала Коробова
Сталин и Тимошенко Жукову:
«Если вы там, на границе, будете дразнить немцев, двигать войска без нашего разрешения, тогда имейте в виду, что головы полетят».
А в ста километрах от Бреста, в Кобрине, в бывшем польском военном городке, похожем на старый усадебный парк, густо и сладко зацветала липа. Окна спальни сорокалетнего генерала Коробова, командующего 4-й армией, выходили прямо в крону пышной столетней липы. Людмила распахнула окна, впустила утреннюю прохладу и снова прыгнула в кровать.
Под утро она любила забираться на мужа и припадать к его широкой груди. Они поженились, когда ей было шестнадцать лет, а Саше аж целых двадцать пять. Он уже успел повоевать прапорщиком и стать красным командиром, и потому казался ей ужасно взрослым, и она, несмотря на двадцать прожитых вместе лет, вела себя с ним порой, как та девчонка, которую он однажды заприметил в церковном хоре родного Петровска. Заприметил и тут же взял замуж — без венца, но со всеми печатями и бумагами советского загса.
Людмила крепко обхватила его за шею:
— Ну, вот теперь ты никакой ни командарм, теперь ты весь мой!
— Твой, твой! Чей же еще?
— Как «чей»? Своей любимой армии, своего любимого Павлова, своего любимого Тимошенко!
— Ну, уж ты и насчитала мне любимчиков!
— Саш, ты мне честно скажи, война все-таки будет или нет?
— Будет.
— Когда?
— Видишь ли, в Минске и Москве считают, что не раньше следующего лета. Пока Гитлер не разделается с Англией, войны на два фронта он не начнет.
— А ты как считаешь?
— А я думаю, что война начнется нынешним летом.
— Гитлер так быстро успеет справиться с Англией?
— Англию он уже поставил на колени. Запер на острове на несколько лет. У него после Дюнкерка руки фактически развязаны.
— И ты думаешь, теперь он на нас нападет?
— Я не думаю, я нутром это чувствую… Недаром у меня бабка духом видела.
— Как это — духом?
— Ну, интуиция у нее была невероятная. Ведуньей ее звали и всей деревней за советами к ней бегали.
— Так ты у меня, значит, ведун?
— Ведун. Да еще подкрепленный разведданными. Немцы стянули к Бугу серьезные силы. Больше, чем у меня, в несколько раз. Из них можно три таких армии нарезать, как моя. И называется она тоже четвертой армией. И командует ею генерал фон Клюге.
Официально говорят, что они пришли сюда на отдых после боев во Франции и в Нормандии. Но для полноценного отдыха они прихватили с собой все танки и тяжелую артиллерию, а заодно и целую армаду самолетов. Не получается, видишь ли, у них без такой техники позагорать как следует.