Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
В свои шестьдесят лет генерал-лейтенант инженерных войск, доктор военных наук Карбышев поражал своей воистину гвардейской выправкой, которой могли позавидовать иные капитаны и майоры.
Кроме Карбышева на огонек к Коробовым заглянул и начальник штаба армии полковник Сандалов с женой Лидией. Они жили по соседству в одном доме.
Карбышев после первой же рюмки перевел разговор на дела насущные:
— Так вот, любезнейшие Александр Андреевич и Леонид Михайлович, доведем наши прежние рассуждения до логического конца. Все твердят, что крепости во время подвижных войн устарели. Вот и брестская цитадель — сплошной якобы анахронизм. Надо строить новые укрепленные районы, создавать современную фортификацию. Согласен — надо! Но зачем велосипед заново изобретать? Брестская крепость модернизирована под современную артиллерию. Вы доты трехдюймовками вооружили. А из крепостных орудийных двориков, из тамошних казематов можно бить и шестидюймовками, и более крупным калибром, и намного дальше, чем из дота, и намного шире по секторам обстрела. А если еще и зенитной артиллерией прикроете, а если вместо одного батальона, предусмотренного ныне для обороны, посадить в цитадель и фортам хотя бы один полк — вот вам мощнейший узел всего укрепрайона, который будет держать под огнем и железнодорожный мост, и все подъездные пути-дороги к городу.
— Дмитрий Михайлович, не смею с вами спорить, — развел руками Коробов. — Я в фортификации не Тотлебен и даже не Мажино. Для моего начальства Крепость — прежде всего это решение острейшей проблемы с расквартированием войск: казармы, складские помещения, орудийные парки… И весь фокус состоит в том, чтобы не защищать крепость, а как можно быстрее ее покинуть и занять позиционные районы.
— Но это же совершенно неверно! Ваши позиционные районы большей частью — голое поле. А здесь мощнейшая защита от огня! Тут и людей сберечь можно, и позицию удержать! Плохо ли — весь такой железнодорожный узел как Брест, артогнем и всяким прочим огнем прикрыть? Да и Варшавское шоссе на Москву — перекрыть…
Людмила внесла в столовую блюдо с горячим благоухающим пирогом:
— Дорогие гости, ну отвлекись же от своих войн хотя бы на пирог! Вот и Сюзанна хочет вас чем-то удивить.
— Неужели сыграет? — обрадовался отец, поднимая крышку фортепиано.
— Сыграю! — подтвердила Сюзанна, покачивая в руке пневматический спортивный пистолет. — Но только на этом инструменте.
— Зана! Уймись, умоляю тебя! — воскликнула мама и безнадежно махнула рукой — остановить строптивую дочь словами было невозможно. Зана поставила на пианино граммластинку, отошла в дальний угол, прицелилась в черный эбонитовый круг.
— Боже! — воскликнула Людмила. — Это же моя любимая пластинка! Полонез Огинского! Зана, не смей этого делать!
Поздно. Раздался легкий хлопок, и свинцовая пулька влетела точно в дырочку грампластинки.
— Браво! — зааплодировал Карбышев и остальные гости. — Кто же это вас научил так метко стрелять, барышня!
— Папа научил! — недобро сверкнула очами Зана в ответ на «барышню». Если бы это не был Карбышев, обидчик рискнул бы получить вторую пульку между глаз.
Людмила бросилась спасать любимую пластинку. Она внимательно осмотрела ее — ни царапинки, ни щербинки.
— Слава богу!
Она поставила черный диск на блестящий шпинек патефона, сдвинула рычажок тормоза и опустила головку адаптера с острой иглой.
Щемяще-нежные переливы грустной мелодии заставили всех притихнуть… Звуки старинного полонеза наплывали из недалеких холмистых дубрав принеманского края, из усадьбы автора — Михаила Огиньского, что близ старинного городка над рекой Щарой — Слонима, в котором Карбышев только что побывал, уезжая из Гродно, и который был помечен на немецких и советских оперативных картах как важный транспортный узел.
Каждому было о чем погрустить… Коробов вспоминал свой милый край — привольный волжский городок Петровск, Сандалов — родную Вичугу, такую далекую отсюда Ивановскую землю…
Край, сосновый милый край, Среди холмов, среди лесов…И какое дело, что это «Прощание с Родиной» было написано полтора века назад, и написал его польский офицер. Главное, что всем им, офицерам, не раз приходилось прощаться с малой родиной, уезжая в далекие чужие края, кому на время, а кому и навсегда…
К начальнику штаба 4-й армии полковнику Сандалову приехала с Украины теща — Александра Варсонофьевна — погостить недельки три-четыре. В свои семьдесят лет ей пришлось проделать немалый путь, чтобы повидать дочь, а главное — двухлетнюю внучку Танечку. Нельзя сказать, что ее приезд обрадовал полковника. Нет, отношения с тещей у него были на зависть многим прекрасные. Но Александра Варсонофьевна, напитавшись слухами о скорой войне, стала собираться домой и просить зятя отпустить с ней и Лизу с Танечкой. Сандалов пошел к члену военного совета армии полковому комиссару Шлыкову. Тот, выслушав начальника штаба, только покачал головой.
— Все знают, что твоя теща приехала в городок на месяц. И вдруг она фактически сбегает из Кобрина. Представляешь, что начнут говорить? Это же не просто теща начальника продсклада старшины Пупкина. Это теща начальника штаба армии, человека весьма информированного. И если теща такого офицера дала деру — значит, дело пахнет порохом. И поднимется такая волна! Меня и так тут каждый день достают — отпусти да отпусти… Мы же коммунисты — на нас все смотрят.
Сандалов только крякнул и, не сказав ни слова, ушел к себе. Он все прекрасно понимал, но все же было досадно, что в его семейные дела столь бесцеремонно вторгались служебные интересы политотдела.
Александра Варсонофьевна меньше всего считалась с установками партийно-политических органов:
— Лизонька, я сейчас в очереди стояла. Все как один твердят: война будет, война, война…
— Известное дело — сарафанное радио… — с деланным равнодушием откликалась дочь.
— А что твой-то говорит?
— Говорит, война будет, но не так скоро.
— А народ-то все спички, соль да мыло скупает. Знать, война на носу. Может быть, уедем от беды подальше? У нас в Крыму сейчас намного теплее, и Танюшку в море бы покупали?
— Мамочка, я бы с удовольствием! Но нам нельзя.
— Что так? Всем можно, а нам нельзя?
— Мы на виду, мама! Если мы уедем, все скажут: ну, вот даже начальники своих жен отправляют, и тоже все побегут.
— А пускай себе бегут. Целее будут. Мало ли, что кто скажет? На чужой роток не накинешь платок! — зачастила Александра Варсонофьевна. — А как и в сам-деле полыхнет? Куда мы с Танюшкой денемся?
— Мамочка, мы обязательно уедем! Но попозже…
— Попозже ты слова мои помянешь — вот и будет тебе «попозже». Ох, не веришь ты материнскому сердцу! А сердце-то вещует…