Нелегал
Шрифт:
— Нинка?! — Переспросила Никитишна, а затем вдруг громко рассмеялась. Правда, смех у нее был вообще невеселый. Потом еще раз повторила. — Нинка — по местам здешним? Да вы что-то путаете. Быть того не может.
— Почему? — Комарова пожала плечами.
При этом, выглядела она очень даже достоверно. Коллега, которая волнуется за Филатову. То бишь, Курочкину. Такая ведь была фамилия раньше у Нины Ивановны.
— Здесь Нина детство провела. Родители жили. Мне кажется, естественное желание. — Александра Сергеевна снова улыбнулась. Надо признать, от ее улыбки толку было больше.
— Слухайте… А я вот не пойму… — Никитишна сложила руки на груди, уставившись прямо на нас с Комаровой. Сначала тетка посмотрела в глаза Александре Сергеевне, а потом — мне. — Почему вы о родителях говорите, будто нет их уже?
Глава 21
В которой мы узнаем не только о жизни филатовой немного больше, но и о самой филатовой тоже
— Как там Ниночка?
Мы с Комаровой переглянулись, а потом одновременно ответили, мол, Ниночка очень даже хорошо. Хотя, сказать хотелось совершенно другое. Что Ниночка, например, удивительная дрянь. Или что Ниночка — конченая сволочь. В общем, подошли бы любые эпитеты из подобного словесного арсенала.
Женщина, которая сидела перед нами, упорно ассоциировалась у меня с книгой про Алису, попавшую в Страну Чудес. А именно, с тем самый моментом, где у них происходило чаепитие в обществе Безумного Шляпника. Только сейчас в роли этой Алисы выступали мы с Комаровой. А напротив, за столом, который находился прямо в саду, устроилась женщина, лет шестидесяти. По крайней мере, на первый взгляд ей можно было дать именно столько. Хотя, по моим подсчетам, матери Филатовой гораздо меньше. Скорее всего, дело в тех обстоятельствах и событиях, которые ей пришлось перенести.
На женщине была надета старая соломенная шляпа, у которой отсутствовала верхняя часть. Поля грустно опустились и в некоторых местах просто порвались. Шляпа выглядела, как ровесница женщины. Помимо головного убора имелся еще ажурный жилет, длинный, связанный из некогда светлых ниток. На жилете в хаотичном беспорядке были разбросаны цветы. Женщина воткнула их в дырочки. Цветы — настоящие. Не искусственные. Часть из них уже давно завяла и они висели так же грустно, как поля рваной шляпы.
Стол, за который нас пригласила хозяйка, находился рядом с яблоней, под ветвями деревьев. Это была старая кухонная мебель. Ее сюда приперли за ненадобностью, так понимаю. Но самым сюрреалистичным выглядел чайный набор. Красивые фарфоровые чашки с тонкими ручками и заварник с украшенной вензелями крышкой. Он смотрелся посреди этого облезлого безобразия, как алмазная корона на грязной, деревенской свинье. Причем, чашки были пустыми. В них не наблюдалось ничего. Но мы уже минут пять делали вид, будто пьем из этих красивых чашек чай.
Просто Никитишна, прежде, чем привела нас в покосившийся дом на краю села, дала чёткие указания, как себя вести и что говорить.
— Лизка с ума сошла. — Заявила нам тетка, пока мы топали от ее двора к тому месту, где жила мать Филатовой.
— В смысле? — Не сразу врубился я. Просто вообще-то, в личных данных Филатовой черным по белому значится, что она — сирота. Родители умерли. Буквально сразу после ее совершеннолетия. А тут вдруг внезапно воскресла мать.
— В коромысле! — Никитишна зыркнула на меня злым взглядом. — Как с ума сходят? Сразу после смерти Ивана. Мы сначала не обращали внимания. Она ни с кем не дружила шибко. Как же ж. Городские. Интеллигенция. В школе всегда держалась высоко. Только с детишками нормально. А тут, начала в лес ходить. Принесет оттуда мусора всякого, разложит на столе, и зовет соседей на ужин. Говорит, мол, важные гости будут. Мол, приходите наряженные. Ну, тогда уж и догадались, не в порядке с головой у нее. А Нинка ваша…один раз появилась. После смерти отца. Чего-то все старые вещи из дома носила на огород. У них и огорода то, как такового, не было никогда. Заросло все бурьяном. Иван с Лизкой всегда у соседей, что надо, приобретали. А какое им хозяйство? Ни черта не соображают. Пытались как-то кур завести. Так все куры у них сдохли. Лизка курей всем подряд кормила. То хлеба намочит, то старые ягоды насыпет. Ну, и на том закончилось все хозяйство. А у нас что? У нас люди-то добрые. Понимающие. Кто-то молочка принесёт. Кто-то картохи. Конечно, не всегда даром. Лизка с детьми занималася. Помогала в учебе. Она умная. Была…
Я слушал Никитишну в легком офигевании. Нет, про Филатову уже многое понятно. Особа эта моральными принципами
— Вы с ней не спорьте, главное. Она вас в сад поведет, чаем поить будет. Это у нее кажный день происходит. Чашки красивые свои расставит и сидит, как дите малое, играется.
— Слушайте, ну, может ее специалисту показать надо? — Спросил я Никитишну.
В ответ получил еще один выразительный взгляд.
— Какому специалисту, милок? У нас на всю деревню один специалист — фельдшер. Так он в этих делах совсем не разбирается. А в город ее отправить…кому она там нужна? Загнется сразу. Тут — соседи приглядывают. Помогаем, чем можем. Мы Лизку не бросаем. Да и председатель сильно ей благодарен. Его дочка в Москве в институте учится. Так это Лизка с ней занималася. Девка то не шибко умная была, по совести сказать. Но прилежная. Председателя дочка. Про нее говорю. Сильно хотела в Москву. Вот Лизавета с ней и возилась. Нинке писали мы. Не один раз. Вроде председатель ухитрился адрес ее раздобыть. Она ж в городе живёт, припеваюче. Стервь…Квартиру даже, говорят, получила. Отдельную. Понял? Не комнату. Не в коммуналке. А самую, что ни на есть, личную. Ну, и что? Писали, писали, а потом бросили. Ясно стало, что Нинке мать совсем не нужна. Так что, без специалистов обходимся. Вот ее дом. Пришли.
Никитишна указала на кособокое жилище с кривыми окнами, которые были закрыты деревянными ставнями.
— Елизавета! — Тетка толкнула калитку и вошла во двор. Мы с Комаровой, естественно, следом.
Надо отдать должное, во дворе оказалось неожиданно чисто. Трава порвана. Мусора никакого. Дом реально выглядел очень старым, но тут больше думаю, причина в отсутствии хозяйских рук. А деревенских понять можно в этом плане. Помогать, конечно, хорошо. Но они ведь тоже свои хозяйства имеют. Свои дела. Полностью на попечение взять не могут. И так, очевидно, что действительно поддерживают человека.
— Чей-то молчит. В саду, наверное. Она каждый день в это время наряжается и чай свой пьет. Говорит, Нина приедет, надо, чтоб она видела, как ее тут ждут. Идём в сад.
Никитишна промаршировала через двор и толкнула следующую калитку. Мы молча топали следом.
Сад выглядел немного заросшим, но все равно не совсем уж плохо. Несколько яблонь, еще какие-то деревья. Я хрен разбираюсь во всем этом приусадебном хозяйстве. Кусты, по-моему, то ли крыжовника, то ли ежевики.
Посреди сада, прямо под одной из яблонь, стоял тот самый старый, облезлый стол. За ним, на табуретке сидела женщина. Даже сквозь маску съедавшего ее разум сумасшествия и раннюю, пришедшую прежде времени старость, было видно, насколько красивой она была раньше. Это, наверное, на генном уровне. Тонкий профиль, художественные очертания лица, прямая спина с гордой осанкой. По крайней мере теперь понятно, от кого у Филатовой внешность.
— Лизавета, — Позвала Никитишна хозяйку.
Та медленно повернулась, посмотрела через плечо. Сидела она к нам полубоком.
— Здравствуйте. — Мать Филатовой улыбнулась. Меня аж передернуло от того, насколько они похожи. Вот прям — чисто Нина Ивановна, только на очень много лет старше.
— Гостей к тебе привела. Из города. Приехали от Нинки привет передать. — В голосе Никитишны слышалась откровенная злость. Хотя, она старалась ее скрыть, чтоб не расстраивать больную.
Частично, в словах тетки присутсвовала истина. Когда она сказала нам, что мать Нины Ивановны жива, мы с Комаровой в первые минуты немного прибалдели. Не ожидали просто. Думали приедем в деревню, порасспрашиваем. Может, соседи что-то расскажут. Но никак не планировали вот это все. Потому пришлось первую версию немного изменить. Мол, Нину Ивановну мы и правда ищем, но заодно, неплохо бы и с матерью познакомиться. Вопрос, возможно, придется вынести на товарищеский суд. Ибо бросать родителей, тем более, в столь плачевном состоянии — дело поганое.