Нелепая привычка жить
Шрифт:
Ровно через год Пашка прибыл в отпуск, «на побывку». Он похорошел, возмужал и говорил в основном на одну тему: «А по-латышски хлеб будет maize», «А вот в Латвии даже в хлеву так не воняет, как тут на улице», «А латышские девушки таких платьев не носят, у них у всех юбки короткие, выше колен, вот по сих пор, называется мини». С Зиной он был нежен и настойчив, и она не устояла. Из трех положенных суток отпуска почти двое парочка провела наедине, в майском лесу и на берегу Угры. Потом Павел уехал, а Зина, счастливая и влюбленная, как это нередко случается, не сразу поняла, что с ее организмом творится что-то не то. Сначала не думала об этом, потом сомневалась, потом боялась подтверждения и до последнего надеялась, что «все как-нибудь обойдется»… Словом, когда она наконец решилась показаться врачу, был уже четвертый месяц. Аборт делать поздно, да Зинка и не собиралась. Она не сомневалась, что Павел обрадуется ребенку. До его демобилизации оставалось уже не так много. «Вернется – и мы сразу поженимся, – мечтала девушка. – Даже хорошо, что малыш к тому времени уже родится. У меня живота не будет, можно будет
Пока она подбирала слова, почтальонша принесла очередной солдатский конверт. Зинка торопливо вскрыла его, достала аккуратно сложенный листок в клетку и начала читать.
«Зина, – писал в первых же строках ефрейтор Волчков, – хочу сообщить тебе, что ты теперь свободна. Между нами все кончено. Я встретил здесь девушку по имени Линда. Она очень красивая. Мы любим друг друга и после дембеля поженимся. Я останусь жить здесь, в Латвии. Прощай и не поминай лихом».
Ноги у девушки подкосились. Она упала на кровать и горько разрыдалась.
Писем от Павла больше не было. Прошло несколько месяцев. Ближе к зиме, когда живот уже был заметен, Зина решилась прийти к нему домой.
– А откуда я знаю, что это его ребенок, – сказала, стараясь не смотреть в ее сторону, тетя Нюра. – Может, нагуляла от кого другого, а теперь хочешь все на Павла свалить. Парень хорошо устроился, живет почти в загранице – нечего ему жизнь портить!
Девушка развернулась и ушла. И не стала никому портить жизнь. Писем от Пашки больше не было. Он действительно остался жить в сказочном краю шпрот и сгущенки, и в родном Товаркове так с тех пор ни разу не появился. А у Зины в середине февраля родился мальчик, которого она назвала красиво и «по-модному» Виталием. Записали его хоть и Павловичем, но Малаховым. Реакция родителей была самой что ни на есть типичной – сначала, конечно, пошумели, мать поплакала, отец покричал, поругался нехорошими словами, что, мол, шлюха и в подоле принесла. А потом ничего, оба поутихли и к внуку привязались – хоть и «нагулянный», а все же свой, кровиночка. Так и зажили… И ничего – жили неплохо. Так, по крайней мере, казалось Малахову в детстве. В раннем возрасте всевозможные мелкие неприятности и бытовые неудобства вроде старой одежды и отсутствия горячей воды воспринимаются как-то проще. А может, и не так. Может, они и ощущались остро, но с годами это забылось. И теперь кажется, что тогда это было не так уж важно. Ну, подумаешь, ботинки вечно были велики на полтора размера и стоптаны чужой ногой. Мыться приходилось в корыте и предварительно нагревать на печке огромный тяжеленный бак. Питались в основном картошкой да капустой. Зато как тепла и ласкова была вода во время купания в Угре! Как душисто пахло на ее берегах цветами и свежескошенным сеном! Как сладка была клубника с бабушкиных грядок, вкусны прятавшиеся в больших листьях колючие огурцы, сочно хрустела на зубах в солнечные, но уже холодные золотые осенние дни спелая антоновка… Как здорово было зимой, набегавшись по морозу, вдоволь напиться вечером горячего-горячего чаю из большой алюминиевой кружки… С годами все это почему-то потеряло свою прелесть. Вода даже на самых лучших морских курортах не такая. И клубника. И антоновка…
Виталий засыпал в кофеварку любимый венский кофе, открыл встроенный холодильник, привычным взглядом окинул полки. Морепродукты, икра, пармская ветчина, французский сыр с пониженной калорийностью, обезжиренное молоко… На отдельной полке в супермаркетовских коробочках свежие ягоды: земляника, голубика, ежевика. Лана очень внимательно следила за их питанием. Подумав, он вынул буженину – затянутые в пленку тоненькие аккуратные ломтики нарезки на белоснежном поддоне, достал из специального ящичка диетический багет с отрубями. Другого хлеба у них в доме не водилось, и Малахова это вроде бы даже устраивало. А в детстве казалось, что ничего на свете нет вкуснее свежего и душистого черного «кирпича» с жесткой корочкой и теплым нежным мякишем. Черный хлеб почему-то был для них обязательным атрибутом игры в «партизан и фашистов». Тогда, в семидесятые, Калужская земля еще хранила множество ран, нанесенных войной, – воронки от взрывов, траншеи, окопы… Их любимым местом была отлично сохранившаяся землянка в лесу. Там полагалось держать оборону от врага, а в перерывах между атаками непременно съесть этот самый хлеб, запивая его из котелка студеной колодезной водой. А «фашисты», ясное дело, не давали расслабляться. Отстреливались от противника шишками или «понарошку» из деревянных автоматов. Хотя побывали у них в руках и куда более опасные вещи. В окрестных лесах и полях, где шли кровопролитные бои, чего только не выкапывали из земли дотошные пацаны! Каски с полустертой красной звездой или свастикой, пустые рожки и диски от знаменитого «ППШ», помятые железные фляги… Гильзы от разного оружия и за находку-то не считались, у каждого мальчишки их было по нескольку горстей. Но среди них случалось найти и целый патрон, который, понятное дело, взрывали, каким-то чудом оставаясь живыми и невредимыми. Впрочем, везло не всем. Были случаи – калечились, обжигали лицо, увечили глаза и пальцы, а соседский Васька Лукьянов, тети-Манин сын, бывший семью годами старше Малахова, погиб, подорвавшись на копаной гранате. Но все эти ужасы, конечно, мальчишек не останавливали, и они с удвоенным любопытством продолжали поиски. Маленький Виталька все мечтал выкопать где-нибудь немецкий «шмайссер», но ему так и не удалось, хотя, по слухам, подобное случалось. В соседней деревне Комельгино, поговаривали, парень из Москвы нашел целехонький пулемет «максим». Виталий даже помнил, что звали того счастливчика Сергеем. Хотя, быть может, и наврали про пулемет-то…
При помощи нежного сигнала кофеварка дала знать, что кофе готов. Малахов налил себе полную чашку густого дымящегося напитка, бросил два куска коричневого сахару, подумав, добавил еще один. Плеснул сливок, разместил приготовленные бутерброды на большой керамической тарелке, идеально сочетавшейся по рисунку и дизайну с общим оформлением кухни-столовой. Уселся за стол с прозрачной столешницей, откинулся на причудливо изогнутую спинку модернового стула, машинально притянул к себе валявшийся в стороне журнал. Читать за едой – это была его давнишняя и неискоренимая привычка, с которой Лана уже устала бороться.
К чтению Малахов пристрастился в третьем классе. Он отлично помнил этот момент – была очень холодная зима; сразу после каникул он простыл и свалился, но, как выяснилось позже, не просто с гриппом или ОРЗ, а со свинкой. На шее под ухом раздулась огромная безобразная шишка, которая очень болела. Трудно было не только жевать и глотать, но даже дышать. Толстая пожилая врачиха велела повязываться косынкой и строго-настрого запретила выходить на улицу. Болел Виталька редко и потому страдал от долгого сидения дома. Чего делать-то, скажите на милость? Ни в снежки поиграть, ни с горки покататься, ни крепость построить. Мать три дня молча наблюдала за его мучениями, а на четвертый принесла с работы толстую растрепанную книжку. Это были, как он сейчас помнил, «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гека Финна». Читал Малахов к тому времени хорошо. Он вообще был способным и искренне недоумевал, почему большинство его одноклассников не в состоянии врубиться в самые элементарные вещи вроде арифметических действий – ну чего тут можно не понимать? Но вот взять в руки книгу, помимо учебника, ему до той самой злосчастной свинки как-то в голову не приходило. Теперь же он от скуки раскрыл принесенный том – и уже не мог оторваться, даже о болячках своих забыл. История отчаянных и озорных мальчишек, так похожих (как ему казалось) на него самого, увлекла Виталия. «Тома» он прочел за три дня, «Гека», понравившегося даже больше, – за два, а когда книга закончилась, тут же открыл ее снова и начал сначала. А едва ему позволено было выйти на улицу, сразу же влез в пальто и валенки, нахлобучил шапку и пулей вылетел за ворота, но помчался не к приятелям и не на речку, а в клуб, при котором была поселковая библиотека. Записался и также бегом вернулся домой, прижимая к себе новую книгу – на этот раз «Остров сокровищ». Библиотекарша, на его счастье, оказалась понимающая. С тех пор Виталий просто жизни себе не представлял без чтения…
Журнал оказался женским и на редкость скучным. Как всегда, одно и то же – светская хроника, звезды, хвастающиеся своими домами, машинами, детьми и собаками и изо всех сил, но тщетно, пытающиеся продемонстрировать глубокое внутреннее содержание; мода; косметика; советы, как привлечь и удержать мужчину, и реклама, реклама, реклама… Вспоминать было гораздо интереснее. Малахов отодвинул от себя журнал, взял с тарелки второй бутерброд, куснул, отхлебнул кофе. Возвращаться мыслями в свое отрочество он не слишком-то любил. Но раз уж пошла такая пьянка…
В седьмом классе он влюбился. Объектом его нежной страсти стала одноклассница Галка Антипова, настоящая русская красавица, высокая, статная, синеглазая, с развитой грудью и длинной толстой русой косой, которую она всегда перекидывала вперед, дабы, как он понял только сейчас, эту самую грудь подчеркнуть. Когда она стояла рядом или проходила мимо, у него кружилась голова от крепкого, манящего запаха ее тела. Всю вторую и третью четверть Галка являлась ему во сне, смущая и нарушая ночной покой формирующегося организма, а в четвертой парень не выдержал и, как это называлось в книгах, «объяснился» с ней в школьном саду среди цветущих яблонь и вишен.
– Галка, а давай с тобой гулять? – предложил он нарочито развязным тоном, внутри весь дрожа и холодея.
Антипова округлила и без того огромные глаза и вдруг расхохоталась:
– Ты чего, сдурел, Малахов? Ты на себя посмотри! Тоже кадр нашелся! Да ты же мне в пупок дышишь!
Она действительно была выше его на полголовы, в этом возрасте девочки часто обгоняют мальчиков в росте. Но Виталий тогда этого не знал. Впрочем, если бы и знал, вряд ли бы ему это помогло…
Пустячный, в общем-то, эпизод с точки зрения взрослого человека для подростка стал настоящей драмой, переломным моментом в жизни. Он очень болезненно переживал этот удар, даже поплакал ночью. А утром принял решение.
«Ну что же, она еще пожалеет! – сказал он себе, когда небо за окном стало светлеть и в сарае хриплым истошным голосом заорал, призывая зарю, кохинхинец Петька. – Увидит, каким я стану, поймет, какой была дурой… Но будет уже поздно!»
Плохое обернулось к лучшему. Права была бабушка Вера Кузьминична, к тому времени уже покойная, со своим «Все, что Господь ни делает…». С этого мига Малахов дал себе слово, что многого добьется в жизни. И принялся упорно и настойчиво двигаться к своей цели. Если раньше он занимался не слишком старательно, то теперь перестал тратить время на то, что дед называл «собак по улицам гонять», и кинул все силы на учебу. Вскоре из «твердого хорошиста», как это тогда именовалось, он превратился в отличника. Одним из первых в своем классе Виталий вступил в комсомол и до окончания школы был неизменным членом школьного комсомольского комитета. При этом он отнюдь не стремился быть лучшим, сделаться секретарем, комсоргом или хотя бы старостой класса. Слава и шумный успех были не для него. Он охотно предоставлял авансцену другим персонажам, а сам продолжал спокойно заниматься своими делами, оставаясь в тени.