Нелепая привычка жить
Шрифт:
– Куда же ты? – растерянно крикнул он ей вслед.
– Внучка!
– Долорес, сейчас же вернись!
Но Долька больше не появилась.
– Вы извините, – сказала Нина Михайловна, забирая у него из рук коробку. – Я ей потом сама отдам. Уж такая она уродилась… Нелюдимая. Нам даже психоневролог в детской поликлинике сказал, что она будет или гениальной, или сумасшедшей…
– Ну мама, что ты такое говоришь! – возмутилась Лана. – И вообще, хватит о ней. Что мы все в прихожей стоим, пойдемте в комнату.
Первое время Малахов просто боялся девочки, поскольку абсолютно не умел общаться с ней. Его смущал недетский взгляд, замкнутость, неумение (или нежелание?) смеяться и абсолютно взрослая речь, где и лексика, и построение фраз были крайне нетипичны для шестилетнего человека. Впрочем, этот лед треснул уже очень скоро, после того как Лана, взяв на работе отгул, повела дочь записываться в школу.
– А почему так рано? – осторожно спросил Виталий утром. – Ведь ей только шесть, куда спешить? Она ведь не парень, в армию ей не идти… Может, отдашь на будущий год?
– Ну уж нет! – фыркнула его избранница. – Чтобы она еще целый год надоедала мне дома!
Поразмыслив, Малахов решил, что запись в школу – это праздник, и решил устроить сюрприз. Он освободился пораньше, купил торт, бутылку шампанского и побольше фруктов (Виталий уже знал, что Долька любит бананы) и поспешил в квартиру, которую уже потихоньку привыкал называть домом. Открыл дверь своим ключом и услышал шум в большой комнате, служившей одновременно столовой и гостиной. Нина Михайловна, прислонясь к стене, растерянно слушала дочь, взбешенная Лана ходила по комнате и громко что-то рассказывала. Долька, как зверек, забилась куда-то в угол.
– …от стыда была готова сквозь землю провалиться! – возмущалась Светлана. – Ей говорят: «Посади каждого зайчика в его домик», а она заявляет: «Не хочу!» Ее спрашивают, почему, а эта принцесса отвечает: «Мне это неинтересно!» Представляешь?
– Господи, Долька, ну как же так? – ахала бабушка.
– Но это еще что! Потом ее попросили почитать стихи…
– Ну? – оживилась Нина Михайловна. – И что же ты прочитала? «Вот моя деревня» или «Крошка сын к отцу пришел»?
– Если бы! Их высочество изъявили желание прочитать что-нибудь из своего… Ахмадулина хренова!
– Ну, как же ты, внучка… Мы же с тобой специально разучили… И что? Не записали?
– Нет, ну записали, конечно… – Лана устало опустилась на стул. – Я сходила к директору, поговорила… Им ремонт в школе надо делать, компьютерный класс покупать… Влетит нам ее обучение в копеечку…
Тут Долька шевельнулась в своем углу, и мать прикрикнула на нее:
– Уйди с глаз моих долой! Видеть тебя не могу!
Малахов, на протяжении всей этой сцены стоявший, никем не замеченный, в дверях, отступил назад. Девочка прошмыгнула мимо него, пронеслась по коридору и исчезла в своей комнате. И он, сам не отдавая себе отчета в том, что и зачем делает, пошел за ней.
Виталий был уверен, что она плачет, и очень удивился, увидев, что это не так. Она просто сидела, свернувшись в клубок, в узкой щели между кроватью и шкафом. Он даже не сразу обнаружил ее в огромной комнате. Нарочито шумно, чтобы не напугать ребенка, он подошел и сел на пол рядом. Девочка подняла на него сухие глаза, похожие на черные виноградины.
– Долька… – он не знал, что сказать, но сказать что-то было просто необходимо. – Долька, а какие стихи ты читала в школе?
Он был уверен, что она не ответит на его вопрос. Но девочка вдруг проговорила тихо, почти шепотом:
– Про куклу.
– Про куклу? А ты почитаешь их мне?
– А вы не будете смеяться?
– Нет, – заверил он. – Я не буду смеяться.
Она поднялась на ноги, встала очень прямо и, не отрывая взгляда от пола, прочла:
Печальны куклины глаза,Без жизни в яркой краске.Не тронет никогда слезаЛица, что словно в маске.В ней нет души, в ней нет тепла,Мне не нужна подруга,Которая всегда одна,Всегда одна без друга.Ей нужен друг, и, может быть,Проснется что-то в кукле,Она начнет хотя бы жить…А может, и не будет.– Не будет – что?– Не будет жить.– Надо же, какие стихи, – ошеломленно проговорил он. – Совсем взрослые… Неужели ты сама их сочинила?
Она только кивнула в ответ. И тут Малахов догадался:
– Это ты написала про свою куклу, да? Которую я тебе подарил?
Долька снова молча кивнула.
– А где она? – Виталий оглянулся.
Девочка показала на стеллаж у окна. Платинововолосая Барби-Джессика действительно сидела на пустой верхней полке.
– Ты не играешь в нее? – догадался он.
Долька покачала головой:
– Нет, не играю.
– А почему?
– Так.
– Может быть, ты вообще не любишь кукол?
– Я хочу Кена! – вдруг заявила девочка, поглядев на него снизу вверх.
– Кого? – не понял он.
– Кена. Это муж Барби. Кукла-мужчина.
– Ладно. Будет у тебя Кен, – пообещал он.
В тот же вечер он спросил у Ланы, сидевшей за туалетным столиком и расчесывавшей на ночь длинные платиновые волосы:
– Слушай, а почему у Дольки так мало игрушек? Я был сегодня у нее в комнате…
Его избранница недовольно повела плечами под черным полупрозрачным пеньюаром:
– Разве напасешься? Вечно все портится, ломается…
Ответ его не удовлетворил, но он задал другой вопрос:
– И еще… Может, ей надо купить что-то из одежды? Давай я дам тебе денег…
Одевали девочку действительно неважно, он давно это заметил. Виталий видел у нее только одну-единственную более или менее приличную вещь – желтенький костюмчик «на выход». В нем Долька встречала гостей, в нем же ходила записываться в школу. Все остальное время на ней были какие-то линялые байковые платья, вроде тех, что девочки носили еще во времена совкового малаховского детства, «простые» колготки, заштопанные на пятках, жуткого цвета рейтузы, выцветшее пальтишко, явно с чужого плеча…