Нелюдь
Шрифт:
Ведь когда меняет женщин муж, жене это неприятно. А если так поступает сын, матери это даже лестно. Конечно, если она женщина-женщина…
Мама хотела хорошего для сына. Она хотела, чтобы он вырос таким, каким она мечтала его увидеть. Она постоянно рисовала ему образ мужчины-мужчины, предписывала ему определенные, свойственные этому типу нормы поведения.
Беда заключалась в том, что Скелет по своему психологическому типу с самого начала не был мужчиной-мужчиной. Он был ярко выраженным мужчиной-мальчиком, мужчиной-сыном. Он нуждался
Но все эти природные качества резко вступали в противоречие со всем тем, чего хотела от него мать. Хотела с самыми лучшими намерениями. В конце концов не ее вина, что она была портнихой и никогда не изучала психологию…
А мальчик стремился соответствовать материнскому идеалу. Стремился быть таким, каким она хотела его видеть. Ему же невдомек было, что он тем самым насилует себя и уродует свою личность. И мужчиной-сыном можно очень хорошо прожить. Это ведь чисто личная психология, и никакого отношения не имеет к деловым, например, качествам.
Мужчина-сын вполне может быть директором завода или президентом компании, политическим деятелем и даже министром. Ему только не нужно быть военным, альпинистом, милиционером, то есть заниматься делом, где постоянно требуется применение жизненной силы в качестве агрессии…
— Петя обидел тебя в школе — побей его, — говорила мать сыну. А он, хотя уже давно простил бы этого Петю и забыл обо всем, шел его бить. Насиловал себя.
И сын начал драться, пить сначала вино, потом водку. Стал гулять с девочками, менять их… Ему все это не приносило никакой радости и удовлетворения, но он старательно делал все это. Потому что это было по-мужски, как учила его подсознательно мать.
Он все время, всю жизнь доказывал себе самому, что он настоящий мужчина. В действительности он и был бы настоящим мужчиной, только иного типа. Но из-за матери, которая была его единственной воспитательницей, он сломал себя.
Естественно, он втянулся в это бесконечное доказывание. Он не случайно пошел служить в милицию и не случайно стал заниматься борьбой в спортивной секции. Не случайно проявлял решительность и бескомпромиссность. Все это работало на чуждый ему образ мужчины-мужчины.
А поскольку все это было хоть и неосознанно, но чужеродно, Скелет постоянно находился в состоянии внутренней истерики, все время на грани срыва и совершения нелогичных поступков.
Скелет был добрым, а заставлял себя быть злым. Он был мягким, а принуждал себя к жестокости. Был дисциплинированным и покладистым, а стремился к тому, чтобы быть диким и неуправляемым как техасский рейнджер…
Что за дело до того, что мать давно умерла. Скелет продолжал свою нелепую игру. Игру с собственной личностью и собственной жизнью.
А поскольку это все же была вынужденная игра, он все время был на грани, все время был готов эту грань перешагнуть и совершить те поступки — жестокие и неоправданные, — которые
«Первый звонок» прозвучал, когда его все же турнули из милиции. Хоть и ничего не понимает в психологии милицейское начальство, но как-то все же сообразили, что что-то тут не то с этим капитаном…
И умный, и сообразительный, и энергичный. Но весь он какой-то «слишком». Весь какой-то ненатуральный, искусственный, вымученный человек.
Слишком жесткий, слишком резкий, слишком энергичный и слишком независимый. Действительно, как можно знать меру вещей, если эти вещи не твои?
Когда от Скелета избавились в органах, Виктор Васильевич и решился рассказать ему о своих наблюдениях. Он поведал Скелету эту теорию, но тот ему не поверил.
Виктор Васильевич и не рассчитывал на это, он понимал, что уже слишком поздно и теперь уже ничего не поделаешь, не выправишь. Просто он счел своим долгом сказать Скелету то, что заметил в нем самом.
Конечно же, это ни к чему не привело. Скелет ничего не понял, ему показалось, что Виктор Васильевич как-то неуважительно отзывается о покойной матери Скелета, которая сделала для сына так много… Вырастила его одна, без отца, дала образование. А тут какие-то психологические типы…
Скелет сдержался и не поссорился с Виктором Васильевичем, но приятельству на этом пришел конец. Напрасный получился разговор.
Скелет вовсе не нуждался в таком количестве женщин. Вовсе ему было не нужно, чтобы они приходили к нему каждую ночь разная и чтобы он менял их. Но он иногда проделывал такую «очередь», потому что так поступали настоящие мужчины и это было лишним подтверждением тому, что Скелет принадлежит к их числу, что он — полноценный, гармоничный человек.
Каждой девушке Скелет сообщал, чего он от нее хочет.
— Принеси хлеба, а то у меня закончился, — говорил он одной.
— Принеси кусок мяса, — просил он другую.
— Захвати по дороге пару бутылочек вина, — бросал он небрежно третьей.
Скелет на самом деле не отлучался из своей квартиры ни на минуту. Он периодически поглядывал на молчащий телефон, а если тот вдруг начинал звонить, бросался к нему как пантера, одним длинным прыжком.
Но телефон молчал.
Телефон молчал, когда Скелет разгуливал по квартире в махровом халате, накинутом на голое тело. Молчал, когда Скелет принимал ванную и брился. Молчал, когда хозяин занимался любовью, заставляя себя при этом быть брутальным и небрежно-снисходительным.
Каждую девушку он встречал тщательно одетым, в свежей сорочке и галстуке. Для стирки он недавно купил себе машину «Вятка-автомат» и установил ее в ванной, отделанной розовым кафелем.
«Вятка-автомат» стирает очень долго, у нее цикл стирки превышает три часа, и нормального человека это выводит из себя. Но Скелету было некуда торопиться. Он стирал свое белье, потом гладил его на красивой гладильной доске. Гладил мастерски, очень старательно.