Немцы в городе
Шрифт:
Полгода после случившегося я ходил потерянным, даже во сне, казалось, продолжая думать о произошедшем. Естественно, старт ракеты и исчезновение Петрова были как-то связаны с происшествием в дизельной, но как? И так же естественно, мы с прапорщиком Величко никому об увиденном не рассказали, мы же не были сумасшедшими. Мы даже не разговаривали с ним на эту тему ни разу, а встретившись на позициях, старались скорее разойтись, не встречаясь при этом глазами.
Меня не радовало даже то обстоятельство, что я стал дедом советской армии и выше этого звания в армии не было уже ничего, за исключением должности
А в одну из теплых ночей, когда светила яркая луна, я разбудил рядового Донского, велел ему одеться и следовать за мной.
– Куда, товарищ дедушка… – жалобно бормотал он, заподозрив, что я собираюсь отдать его на какую-нибудь изощренную расправу старослужащих, но когда я просто привел его к пруду, испугался еще больше. Наверное, подумал, что я сошел с ума после потери друга и решил утопить Донского как виновника его смерти. – Я же тут ни при чем, правда! Ну честное слово, ни при чем! Я не знаю, куда пропал Петров, я же в то время вообще в санчасти с воспалением легких лежал!
Я молча разделся и около минуты стоял неподвижно, вглядываясь в спокойную гладь пруда и чувствуя исходящий от Донского страх.
– Стой здесь, – сказал я и, повернувшись, увидел его глаза. Ясное дело, он смотрел на меня как на спятившего. – Если уйдешь, пожалеешь… – предупредил я и, отбросив сомнения, с небольшого разбега запрыгнул в пруд.
Ничего сверхъестественного не произошло. Меня не обожгли какие-то ядовитые вещества, я не захлебнулся в какой-то вязкой губительной жидкости – обычная вода, только очень холодная, поэтому я и выскочил через полминуты на берег, где стоял, не смея уйти, изрядно продрогший Донской.
Я быстро натягивал хэбэ, жалея, что не захватил полотенце, и думал, какого хрена я полез в эту дурацкую воду, если это ничего мне не дало. У меня не прорезались жабры, я не стал светиться в темноте, у меня не сделалась прозрачная кожа – не произошло вообще ничего.
Я уже хотел возвращаться в казарму или, по крайней мере, отпустить Донского и пойти в курилку, когда внезапно ощутил, что что-то во мне изменилось. Я почувствовал Зов. Это был зов ракеты В-750В (11Д), с увеличенной высотностью, стоящей на третьей пусковой взамен своей когда-то убывшей в неизвестном направлении сестры.
«Приди ко мне, Малютин… – как сладкоголосая сирена нашептывала она, – ведь мы с тобой теперь одной крови, ты и я… ведь в тебе сейчас течет мое топливо, пролитое когда-то в пруд… оно пробралось сквозь твои поры и сейчас циркулирует по твоим венам… и это хорошо, Малютин, ведь ты воин, защитник Отечества, дед Советской Армии, и ты должен взять на себя ответственность, решиться на Поступок, чтобы советские люди могли спокойно работать и спать, и чтобы в нашей мирной стране ходили поезда и плавали корабли… и чтобы хлеборобы растили хлеб, а сталевары давали нужный стране металл… ты знаешь, что делать, Малютин, теперь ты знаешь, что тебе делать… прояви мужество, если ты мужчина и настоящий воин…»
– Пошли… – глухо сказал я и повел не смеющего ослушаться Донского к капонирам, к его дизельной кабине.
– У меня нет ключа! – взмолился салабон, когда я велел ему открыть кабину, но я только усмехнулся, стараясь, чтобы эта ухмылка выглядела как можно более зловещей.
– Донской,
После этого я спокойно закурил и наблюдал, как Донской делает все то, что я ему приказал. Он выполнил все быстро, вполне уложившись в установленный норматив, и вскоре я стоял в дизельной, держа оголенные разъемы силового кабеля, излучая голубое сияние и крича, чувствуя, как в мое тело вливается Сила:
– Ха-а-р-р-а-ш-ш-о-о-о-о-о!
Затем я отключился от Энергии и пошел на третью пусковую, зная, что до смерти перепуганный Донской уже давно в казарме. Открывшимся третьим глазом я видел, что он залез под одеяло, дрожит, плачет и зовет маму, не реагируя на вопросы тормошащих его сослуживцев. Знал я также, что вскоре его комиссуют и несколько лет он проведет в психиатрической клинике по месту своего жительства. Знал, потому что благодаря проникшей в меня Энергии подключился к Энергоинформационному полю Космоса.
Дойдя до пусковой, я снял и аккуратно уложил на бетон форму, вскарабкался на холодную, покрытую водяным конденсатом ракету и лег на металлическую поверхность, обхватив ее устремленное ввысь тело, насколько хватало размаха рук, которые скоро превратились в крылья, потому что через несколько минут я уже был в ракете, я уже был самой ракетой, и это я стоял на пусковой, устремив ввысь острый взор своих всевидящих глаз.
А потом я сказал: «Поехали!», – усилием воли воспламенил пороховой заряд маршевой ступени, и как камень из пращи сорвался с пусковой, издавая громогласный рев и выжигая пространство стартовой площадки пламенем из своего раскаленного сопла…
– Ха-а-р-р-р-а-а-а-ш-ш-о-о-о! – кричал я, быстро преодолевая километр за километром, уносясь в стратосферу, на незапланированную конструкторами ракеты высоту, потому что уже получил доступ к Истине и обладал знаниями, недоступными простым смертным, и знал, как усовершенствовать свой новый организм…
Мы встретились в холодной космической мгле и весело закружились друг вокруг друга, издавая приветственные возгласы на особых, не улавливаемых земной аппаратурой радиочастотах.
– Давно тебя не видел, Малютин! – радостно кричал Петров, выписывая вокруг меня сложные вензеля.
– Давно тебя не видел, Петров! – радостно кричал я, носясь вокруг своего лучшего друга и боевого соратника.
– Как дела? – поинтересовался Петров, когда мы слегка успокоились и летели бок о бок, параллельным курсом, по произвольно выбранной траектории.
– Как всегда… – ответил я, слегка пожав крыльями. – Стоим на страже…
– Знаешь, наш дивизион там опять замучили комиссиями, – сказал Петров, вильнув носом в направлении Земли, которая виделась нам голубым, покрытым облаками шаром.