Немцы
Шрифт:
– Оставим этот разговор.
Вечером, возвращаясь домой, Лаптев прошел мимо окон Татьяны Герасимовны, в которых еще горел свет. Он остановился. После минутного колебания откинул крюк на калитке и вошел во двор. Домик был маленький, всего в три окна, с низеньким крылечком. Во дворе было чисто заметено, аккуратно сложена большая поленница дров. В стойле шумно жевала корова.
На стук вышла сама Татьяна Герасимовна в безрукавной старой ситцевой кофтенке. Увидев Лаптева, она метнулась в избу, схватила большой платок и накинула на плечи.
–
– Какое там спать! – отозвалась Татьяна Герасимовна. – Мать с ребятами легла, а я было хотела за дела садиться. Чаю не хочешь? Самовар еще не простыл.
Он поблагодарил и отказался, в горнице сел напротив нее и смущенно улыбнулся. Она усмехнулась тоже.
– Аль случилось чего?
– Ничего не случилось. Просто шел мимо, настроение у меня было паршивое, хотелось с кем-нибудь поговорить, совета спросить… Вот и зашел к вам.
– Нашел у кого совета спрашивать, – она покачала головой. – Вся моя наука – три класса ликбеза с грехом пополам. Тебе ли со мной советоваться, ты ученый, образованный человек, небось, институт закончил?
– Закончить-то закончил, но мудрость человеческая не институтами измеряется.
Татьяна Герасимовна слушала Лаптева, а он от нее глаз не мог отвести, так нравилась она ему в этой домашней кофточке и мягком платке на плечах. Он немного подвинулся к ней, покосившись на соседнюю комнату.
– Я вас очень уважаю, вы хорошая, Татьяна Герасимовна… Я вам сейчас все расскажу.
Лаптев, торопливо и волнуясь, стал рассказывать ей о своих постоянных разногласиях с Хромовым, о том, как они разно понимают вопрос о немцах, как трудно им поэтому работать вместе. Она слушала внимательно.
– Да что тебе Хромов? – сказала наконец. – Как об этом деле выше-то понимают?
– Найдутся такие и выше, что Хромова поддержат.
– А ты все равно не поддавайся, Матвеич, – понизив голос, посоветовала она. – Немцы тоже ведь люди. Дело ли это? Намедни вижу: Хромов твой посередь дороги немца остановил, кулаками машет, матом садит, – она задумалась вдруг, а потом уже веселее добавила: – А с другой стороны, скажу тебе, Матвеич, есть за что Хромова и похвалить. Человек он дельный. В лагере у вас чистота, порядок, люди на работу выходят без проволочек, дисциплина неплохая. Так ведь?
– Это верно, – с удовольствием согласился Лаптев. – И человек он, заметьте, честный, уж он государственной копейкой не воспользуется, надо отдать справедливость.
– Вот ты и попробуй с ним еще раз поговорить по-хорошему. Вода мельницу ломает. Главное, голову не вешай. Так ведь, брат Матвеич?
– Так, – согласился Лаптев и подвинулся к ней еще ближе. Она прищурила глаза, спросила удивленно:
– Ты чего это?
Лаптев смутился.
– Вы на меня не сердитесь, что я пришел?
– Чего ж сердиться? Заходи во всякое время. К тому же, знаешь, мое дело вдовье, – Татьяна Герасимовна засмеялась тихонько. – Шучу, шучу, приходи запросто.
В сенях Лаптев пожал ее теплую, мягкую руку и очень неохотно ушел. Она постояла немного на крылечке, кутаясь в платок и глядя в холодную весеннюю темноту.
11
Утром чуть свет Тамара повела немцев к драге «Изумруд» заканчивать постройку лотка. Было ясно, холодно, седой иней покрывал уже просохшую землю. Немцы шагали быстро, чтобы согреться. Миновали поселок, вышли на берег Чиса и направились кратчайшим путем прямо к драге. Послышался резкий прерывистый гудок, возвещавший окончание ночной смены. Пока спускались по крутому склону, от драги отчалила и поплыла к берегу лодка, с которой доносились веселые голоса. Тамара остановилась.
– Эй! – кричал звонкий голос с лодки. – Победа! Давайте по домам! Победа!
Тамара бросилась к воде. Дражники уже причаливали.
– Радио сказало: День Победы. Иди, курносая, домой и фрицев своих веди, сегодня нерабочий день. Эй, фрицы, Гитлер ваш капут!
Возбужденные, радостные дражники, выскочив на берег, помчались в поселок. А Тамара стояла как вкопанная. Штребль подошел и испуганно спросил:
– Фрейлейн Тамара, что случилось?
– Война кончилась, Рудольф, – она смотрела на него и словно не видела, а потом, очнувшись, счастливо закричала: – Ура! Мы победили!
Штребль бросился к своим. Немцев будто подменили – они обнимались и плакали, а кто-то пустился в пляс.
– Фрейлейн, мы так рады! – воскликнул Штребль. – Теперь близится час, когда мы сможем вернуться на родину. Ведь так, фрейлейн Тамара?
– Наверное, – сухо ответила она.
Ей почему-то вдруг стало обидно, что Рудольф так явно спешит уехать. Но она тут же поймала себя на мысли, что родина есть родина и, конечно, он не может вести себя иначе. Да и ей-то что за дело до этого немца? Главное – победа! Но как Тамара себя ни уговаривала, настроение у нее испортилось.
А немцы обратно в лагерь не шли, а бежали. Тамара еле за ними поспевала.
У самого поселка их встретил лейтенант Петухов.
– Давай, веди их обратно! Комбат не велит немцам отдыхать.
Тамара чуть не разрыдалась. Потом, собравшись с духом, выпалила:
– Пусть он сам их и ведет! А для меня сегодня – праздник Победы! – и, даже не обернувшись, побежала по улице.
Петухов почесал в затылке, не зная, как поступить.
– Ну ладно, идите в лагерь, там разберемся.
Вопреки желанию комбата немцев в этот день так на работу и не повели – ни один русский не соглашался их сопровождать.
– Оставь ты свои строгости хоть для такого дня, – просил Лаптев. – Много ли пользы будет, если ты их выгонишь? Они же все равно работать не будут, погляди, какое у них настроение.
– Ну черт с ними! – согласился наконец-то Хромов. – Сегодня не до них, это точно. Идемте выпьем! Петухов, Звонов, Салават, пошли ко мне! Петр Матвеевич, ведь победа же, черт возьми!