Немец
Шрифт:
Ральф оживился и успокоился. Он даже почувствовал себя немного лучше. По крайней мере, тошнота уже не была столь невыносимой, а голова болела, как она может болеть у нормального человека при сильных перепадах давления. Образ кружки пива мешал разглядывать горельефы. Ральф устыдился своей слабости, вспомнил, для чего приехал в монастырь, стал вслушиваться в разговор Антона с Михаилом, точнее, в его достаточно точный перевод.
— Михаил говорит, горельефы сохранились чудом. Очень странно, что их сюда привезли, ведь это лишнее свидетельство преступления. А я ему сказал, что у большевиков в тридцатых годах прошлого
— Очень красивые горельефы, и вообще, территория ухоженная, — ответил Ральф. — А спроси Михаила, что там, за забором? Почему туда нельзя пройти?
Антон перевел.
— Отчего же нельзя? — Михаил живо взглянул на Ральфа. — Вам можно. А заборчик сколотили, чтобы праздные не ходили, потому как там территория пока необжитая.
— То есть, можем пройти, да?
Антон направился в сторону забора и сразу заметил две свежие рейки, скрывающие лаз, которым вчера несанкционированно воспользовался немецкий гражданин.
— Можем, только не здесь. Давайте вернемся к Большому собору, а там пройдем направо, по дорожке, если у вас, конечно, нет желания лезть через забор.
— За кого вы нас принимаете, — Антон покосился на Ральфа. — Мы приличные люди, а друг мой, так он вообще из Европы.
Они пошли вверх по выложенной булыжником дорожке, и через три минуты оказались на заброшенной части территории Донского монастыря.
Ральф осторожно ступал по узкой тропинке, ведущей к скрытому в листве монументу белого камня. Он опять почувствовал очень сильное волнение. Густая трава поднималась на полметра от земли. Вокруг торчали трухлявые пни, а деревья, посаженные в строгие прямые линии, казалось, были начисто лишены человеческого ухода. Сюда, как ни удивительно, почти не проникали звуки с другой части обители.
Тишину нарушил Михаил:
— Вы интересовались, что тут за забором? Теперь сами видите, ничего особенного. Как говорит один мой наставник, типичная картина русской жизни — половина ухожена, вторая брошена. А, с другой стороны, погулять тут иногда благостно. Для мыслей полезно и не отвлекает никто.
— Теперь нам все ясно, — сказал Антон, переведя Ральфу объяснения Михаила. — И тут, как я понимаю, не хоронят никого. На той стороне, смотрю, уже под самой стеной копают.
— Нет, здесь не будут хоронить.
— И раньше такого не было?
Михаил вдруг остановился, излишне резко, как показалось Ральфу с Антоном, и, лукаво уставившись на «экскурсантов», взял, да и задал вопрос «в лоб»:
— Друзья мои, скажите, что же вы такое хотите узнать? Спросите прямо, может так лучше будет.
— Он просит сообщить ему честно, что мы тут делаем, — перевел Антон.
— Не вижу причин, почему бы не сказать. Это же не великая тайна, верно? — пожал плечами Ральф. — Мне, во всяком случае, не повредит. Хуже, чем я чувствую себя сейчас, быть уже не может.
— Михаил, Ральф ищет в России следы своего дяди, который был у нас в плену. Кто-то в Германии сообщил ему, что дядю и других пленных расстреляли, а тела похоронили именно на этом самом месте.
Михаил молчал. Антон готов был поклясться, что на их провожатого информация оказала сильное воздействие. Но тот лишь покачал головой и, глядя в сторону белокаменного сооружения, промолвил:
— Неожиданная теория… Мне и в голову
— Вообще-то, Михаил, было что-то про немцев в Донском в одном из писем общества «Мемориал». Но это единственное упоминание, которое мне удалось сегодня утром разыскать в открытых источниках.
Тут очнулся Ральф, и, преодолевая приступ головной боли, произнес:
— Извините, Михаил, но ведь, наверное, не так трудно выяснить, лежат тут погибшие под землей или это вымысел? Надо ведь отправить официальный запрос куда-нибудь, и власть будет обязана провести расследование. Ведь речь действительно идет о людях.
Антон и Михаил с грустью посмотрели на Ральфа.
— Ральф, — Антон поморщился, подбирая слова. — Для того, чтобы начать процесс дознания, необходима санкция многочисленных властных инстанций. Сотня согласований, не считая благословения монастырского начальства. Причем, для начала нужно, чтобы тебе поверили, потому что доказательств у тебя нет ровным счетом никаких! Но даже если тебе поверят, даже если все чиновники, которые только и ждут нас с тобой с распростертыми объятиями и конвертами для взносов, издадут все мыслимые и немыслимые распоряжения, где, спрашивается, мы будем землю рыть? В каком конкретно месте? На какую глубину? Нам придется перекопать всю территорию, а тут, как ты видишь, площадь огромная.
— Ты считаешь…
— Я считаю, что мы в затруднительном положении. Нам с тобой надо срочно искать способ добраться до архивов, которые, как мне кажется, могут быть уже рассекречены…
— Тут я полностью согласен, — в разговор вступил Михаил, — Церковь тоже должна быть заинтересована в раскрытии этой тайны. Если окажется, что вы правы, вам воздастся за вашу работу. Я на вашей стороне и буду очень рад, если смогу хоть чем-нибудь помочь.
— Спасибо, Миша. Без вашей помощи нам не обойтись. Нам нужно под каким-нибудь предлогом тщательнее исследовать территорию. Я ничего не понимаю в технике, но, вероятно, существуют специальные приборы, которые способны определить какие-нибудь, как их… аномалии на глубине.
— Для начала я попробую изучить наши монастырские архивы. Может, что и найду. Ральф, а вы в Москве еще долго будете?
— Нет, к сожалению, мне уже через два дня уезжать.
— Не обещаю, что смогу вас порадовать за столь короткий срок, но здесь остается Антон. Буду через него держать с вами связь, если не возражаете.
Так за разговором они вернулись на ухоженную территорию.
— Да, конечно, — подтвердил Антон. — Мне уже самому интересно, есть тут что-нибудь или нет.
— Скажите, а все-таки, имеются у вас хотя бы какие-то, пускай даже косвенные доказательства, указывающие на то, что здесь могут быть захоронения? — спросил Михаил, когда они уже подходили к западной колокольне с надвратным храмом святых Захарии и Елисаветы.