Немецкая идеология
Шрифт:
« Нотак как» (это «но» должно обозначать, что здесь отсутствует какая бы то ни было связь) « жизньпри всяком своем раскрытии, при всяком упражнении и проявлении своих сил и способностей должнадостигать наслаждения, удовлетворения, то отсюда следует, что самый труд долженбыть раскрытием и совершенствованием человеческих задатков и должендоставлять наслаждение, удовлетворение и счастье. Самый труд неизбежно долженпоэтомустать свободнымпроявлением жизни, а тем самыми наслаждением» (там же).
Здесь
Трудно вскрыть все логические промахи, допущенные в этих немногих строках, не нагнав на читателя скуку. Отметим сперва погрешности против формальной логики.
Чтобы доказать, что труд в качестве проявления жизни должен доставлять наслаждение, предполагается, что жизнь в каждомсвоем проявлении должна доставлять наслаждение, а отсюда делается тот вывод, что она должна доставлять его и в своем проявлении в качестве труда. Не довольствуясь тем, что он посредством парафразы превратил постулат в заключение, наш автор и само заключение выводит неправильно. Из того, что «жизнь при всяком своем раскрытии должна достигать наслаждения», он заключает, что труд, представляющий собой одно из этих раскрытий жизни, «сам должен быть раскрытием и совершенствованием человеческих задатков», т.е. опять-таки жизни. Следовательно, труд должен быть тем, что он есть. Как вообще мог бы когда-нибудь труд небыть «раскрытием человеческих задатков»? – Но это еще не все. Так кактруд долженбыть именно этим, то « поэтому» он « неизбежно долженстать» таковым, или еще лучше: так как труд «должен быть раскрытием и совершенствованием человеческих задатков», то поэтому он неизбежно становитсячем-то совершенно иным, а именно «свободным проявлением жизни», о чем до сих пор вовсе не было и речи. И если выше наш автор из постулата наслаждения жизнью прямо выводил постулат труда как наслаждения, то здесь этот последний постулат дается в виде следствия из нового постулата «свободного проявления жизни в труде».
Что касается содержанияэтого положения, то неясно, почему труд не всегда был тем, чем он должен быть, и почему он должен стать таковым теперь или же почему он должен стать чем-то, чем он не стал по необходимости до сих пор. Но, правда, до сих пор еще не была разъяснена сущность человека и полярная противоположность между человеком и природой.
За этим следует «научное обоснование» коммунистического положения об общественной собственности на продукты труда:
« Но» (это новое «но» имеет тот же смысл, что и предыдущее) «продукт труда должен в одно и то же время способствовать как счастью индивида, трудящегося, так и всеобщему счастью. Это осуществляется посредством взаимности, посредством взаимного восполнения всех общественных деятельностей» (там же).
Эта фраза представляет собой – благодаря вставленному словечку «счастье» – только расплывчатую копию того, что говорится в любой экономической книжке о конкуренции и разделении труда.
Наконец, мы имеем философское обоснование французской трактовки организации труда:
«Труд, как свободная деятельность, доставляющая наслаждение и в то же время способствующая всеобщему благу, является основой организации труда» (стр. 165).
Так как труд лишь должени обязанстать «доставляющей наслаждение и т.д. свободной деятельностью» и, следовательно, еще не являетсяею, то скорее следовало бы ожидать, что, наоборот, организация труда является основой «труда как деятельности, доставляющей наслаждение». Но одного лишь понятиятруда, как такой деятельности, вполне достаточно для нашего автора.
В заключение автор высказывает уверенность, что он достиг в своей статье известных «результатов».
Эти «строительные камни» и «результаты» вместе с прочими гранитными глыбами, встречающимися в «Двадцать одном листе», в «B"urgerbuch» и в «Neue Anekdota» {334}, образуют ту скалу, на которой « истинный социализм» – он же немецкая
При случае нам придется еще услышать некоторые гимны, некоторые отрывки из cantique all'egorique h'ebraique et mystique {336}, распеваемые в этой церкви.
IV. Карл Грюн
«Социальное движение во Франции и Бельгии»
(Дармштадт, 1845),
или
Историография «Истинного социализма»
«Скажем откровенно: если бы не задача сразу охарактеризовать целую клику… мы отшвырнули бы прочь перо… И вот теперь она» («История общества» Мундта) «выступает с теми же претензиями перед широким крутом читающей публики, которая жадно хватается за все, к чему приклеена этикетка: социальный, ибо здоровое чутье подсказывает ей, какие тайны будущего скрыты в этом словечке. Двойная ответственность лежит в таком случае на писателе, и он должен быть наказан вдвойне, если взялся за дело без призвания к нему!»
«Мы, собственно, не собираемся препираться с г-ном Мундтом по поводу того, что о фактических достижениях социальной литературы Франции и Англии он знает только то, что ему сообщил г-н Л. Штейн, книга которого заслуживала еще некоторого признания при своем появлении… {339}Но в наши дни… разглагольствовать о Сен-Симоне, называть Базара и Анфантена двумя ветвями сен-симонизма, ставить за ними Фурье, болтать вздор о Прудоне и т.д. …И все-таки мы охотно закрыли бы на это глаза, если бы хоть генезиссоциальных идей был изложен оригинально и ново».
Такой высокопарной, радамантовской сентенцией начинает господин Грюн («Neue Anekdota», стр. 122, 123) рецензию на « Историю общества» Мундта.
Как же будет поражен читатель артистическим талантом господина Грюна, узнав, что под этой маской он скрыл лишь самокритику своей собственной, тогда еще не родившейся на свет книги.
Господин Грюн являет забавное зрелище слияния «истинного социализма» с младогерманским литераторством {340}. Вышеназванная книга изложена в виде писем к даме, из чего читатель уже может понять, что здесь глубокомысленные боги «истинного социализма» появляются увенчанные розами и миртами «молодой литературы». Соберем букетик из этих роз:
«„Карманьола“ сама пелась в моей голове… Но во всяком случае уже одно то ужасно, что „Карманьола“ может, если не совсем поселиться в голове немецкого писателя, то хоть позавтракать в ней» (стр. 3).
«Имей я перед собой старика Гегеля, я схватил бы его за уши: Как, природа – инобытие духа? Как, Он – ночной сторож?» (стр. 11).
«Брюссель представляет в известном смысле французский Конвент: у него своя партия Горы и своя партия Долины» (стр. 24).
«Люнебургская степь политики» (стр. 80).
«Пестрая, поэтическая, непоследовательная, фантастическая хризалида» (стр. 82).
«Либерализм Реставрации, этот беспочвенный кактус, который, как паразитическое растение, обвился вокруг скамей палаты депутатов» (стр. 87, 88).
Что кактус не является ни «беспочвенным», ни «паразитическим», – это так же мало портит красивый образ, как не портит предыдущего образа тот факт, что не существует ни «пестрых», ни «поэтических», ни «непоследовательных» «хризалид» или куколок.
«Я сам кажусь себе в этом океане» (газет и газетных сотрудников в кабинете Монпансье {341}«вторым Ноем, высылающим своих голубей, чтобы узнать, нельзя ли где-нибудь построить хижины и развести виноградники, нельзя ли заключить разумный договор с разгневанными богами» (стр. 259).
Господин Грюн говорит здесь, вероятно, о своей деятельности в качестве газетного корреспондента.
«Камилль Демулен – это был человек. Учредительное собрание состояло из филистеров. Робеспьер был добродетельным магнетизером. Словом, новая история, это – борьба не на жизнь, а на смерть против лавочников и магнетизеров!!!» (стр. 111).
«Счастье, это – плюс, но плюс в иксовой степени» (стр. 203).
Итак, счастье =+ х; такая формула встречается только в эстетической математике господина Грюна.