Немецкий детектив (сборник)
Шрифт:
— Рассказывайте, пожалуйста, дальше, господин доктор.
— Я уложил Эрику на постели. Затем осмотрел ее, но признаков криза какой-либо болезни не обнаружил. Тогда я позвонил в полицию…
Иоганнес Майзель мысленно нарисовал большой прямоугольник, разбитый на квадраты. В каждом из них стоял знак вопроса. Два из них он уже мог зачеркнуть: теперь известно, кто вошел в дом через кухонное окно и изменил положение трупа. Факт, в общем-то, печальный. Оба момента могли бы положить начало великолепным комбинациям. Отныне на них поставлен крест, поставлен буднично, без всякой борьбы. Если только
— Господин доктор, ранее вы упомянули о своем алиби. По окончании нашей беседы вы подробнее расскажете об этом моему ассистенту. Но даже если сведения о вашем пребывании в Берлине сегодня утром и подтвердятся, это не послужит для вас полным алиби Как врач, вы понимаете, что ваша жена умерла за не сколько часов до того, как вы обнаружили ее труп в спальне. Где вы были этой ночью?
— В Гамбурге и в самолете.
— Где в Гамбурге?
— У себя дома. В двадцать три часа я отправился в аэропорт.
— Кто-нибудь может это подтвердить?
— Что я был дома? Моя прислуга и еще знакомая — фрейлейн Бинц. Правда, в аэропорт я ехал один.
— На своей машине?
— Да. Я оставил ее там, на стоянке.
— Господин доктор, что вы делали здесь, в доме Эрики Гроллер, до появления полиции?
— Ждал.
— Это понятно. Где? Как?
— Боже мой, да не помню я подробностей. Сидел возле Эрики на постели, слонялся как неприкаянный по дому…
— И на веранде были?
— И на веранде. То, что я там увидел, окончательно обескуражило меня.
— Вы не были там прежде, чем обнаружили труп своей жены?
— Нет… иначе…
— Что иначе?
Врач молчал. Он раздавил сигарету и обхватил обеими руками голову.
— Если бы я сразу зашел на веранду, — промолвил он наконец, — то раньше заподозрил бы неладное и бросился на поиски Эрики. Это же очевидно.
— Вы так полагаете? Как раз вовсе и не очевидно то, что вы обошли вниманием именно веранду, когда, скучая, осматривали комнаты. При нынешних обстоятельствах было бы куда понятнее то, что к поискам жены вас побудило не шестое, или, может, какое-нибудь диковинное, седьмое чувство, а вид веранды. Вы увидели жуткий беспорядок, испугались и бросились наверх.
— Но это было не так, господин главный комиссар. Логикой и разумом невозможно объяснить всякий cboй поступок.
— Вы были в саду?
— Нет. Вернее, да. Я открыл садовую калитку.
— Чем?
— В сумочке Эрики я нашел связку ключей.
— Дверь на веранду была заперта?
— Нет.
— Это вы точно помните?
— Она не была закрыта на ключ. Удерживалась только защелкой замка. Снаружи она действительно казалась запертой. Вы же знаете эти замки.
— Не помните, какие именно сумочки были у вашей жены?
— Помилуйте!
— Не узнаете этот ремешок?
Стефан Кройцц развернул бумагу и показал его доктору. Лупинус бросил на ремешок лишь беглый взгляд.
— Нет. Я знаю только, что он лежал на веранде.
— Вы были в ванной?
— Да. Сразу после звонка в полицию. Вымыл руки. В конце концов, я касался… трупа.
Слово «труп» врач произнес с придыханием.
К сарказму Майзеля прибавилась еще одна добрая порция иронии, когда Лупинус сообщил, что, забравшись в кухню через окно, очистил ботинки от грязи. В подтверждение своих слов он предъявил свой платок: грязно-серую тряпку.
— Эрика была необыкновенной чистюлей. Поэтому мне не хотелось раздражать ее видом грязных ботинок…
— Как вы считаете, господин доктор, почему ваша жена оставила веранду в таком беспорядке? Куда же тогда подевалась ее необыкновенная, по вашим словам, любовь к чистоте?
Эберхард Лупинус удивленно взглянул на криминалистов.
— Да, но она же была мертва!
— Ах так? Вы считаете, что сцена на веранде разыгралась после того, как ваша жена умерла?
Какое-то время врач молчал. Он уставился в потолок, затем блуждающим взглядом скользнул по стенам, посмотрел мимо криминалистов в окно и под конец на свои руки. Вскинул их вверх и характерным жестом прикрыл ими глаза.
— Этого я не знаю, — выдавил он из себя и, помедлив, добавил: — Я вообще ничего не знаю, господа.
Несмотря на скорбный голос врача, Майзель теперь не стал делать сочувственной паузы.
— У вашей жены были враги? — резко спросил он.
Лупинус пожал плечами:
— Враги. Да у кого их нет? Но в данном случае я не могу вам сказать ничего конкретного. Не забывайте, что мы с Эрикой жили порознь, у каждого была своя частная жизнь, вот уже два года…
— Почему так получилось, господин доктор?
Врач высоко вскинул брови, отчего на его лбу образовались гневные складки, и язвительно бросил:
— Я вовсе не обязан давать вам подобные сведения…
— Ого!
— Да, не обязан, пока не доказано, что моя жена действительно стала жертвой преступления. Лишь после того, как это будет доказано, я дам вам показания, касающиеся интимной стороны моей жизни. Без удовольствия, господин главный комиссар, понимая, что вы можете принудить меня к этому. А пока факт преступления точно не установлен, я, господа, имею право не отвечать на подобные вопросы.
«Надо же! Английская школа риторики, — подумал Майзель. — Речь прямо как в палате лордов». Но доктор был прав: ведь до сих пор неизвестно — умерла ли Эрика Гроллер естественной или насильственной смертью. Иоганнес Майзель изобразил иа губах улыбку. Что поделаешь? Придется смириться с ответом Лупинуса. Когда в дверь неожиданно постучали и в комнату вошел полицейский, главный комиссар приветливо взглянул на него, хотя обычно вторжение посторонних во время допроса приводило его в ярость.