Немецкий детектив (сборник)
Шрифт:
— Вас срочно вызывают к телефону, господин главный комиссар!
На проводе был доктор Хангерштайн.
— Я позволил себе побеспокоить вас, господин Майзель, поскольку у меня имеется для вас очень важная информация. Так вот, женщина была отравлена мышьяковистым ангидридом. Сомнения полностью исключаются. Речь идет о громадном количестве яда, который быстро усвоился организмом. Меня самого удивила такая большая концентрация мышьяка в желудке.
— Сколько времени прошло между приемом яда и наступлением смерти?
— Почти все количество яда находится еще в первичном тракте движения отравляющего вещества, в желудке и кишечнике. В крови и печени его значительно меньше, почти нет в
— И каким образом яд проник в организм, доктор?
— Пока затрудняюсь ответить, уж слишком много тут для меня загадок. Я обнаружил также в желудке умершей и, разумеется, в стакане следы других компонентов септомагеля. Она должна была бы единовременно принять сорок таблеток, господин Майзель. В пересчете на концентрацию яда в организме. Однако я не верю подобному. Она просто подавилась бы таким количеством таблеток, ее стошнило бы.
— Но ведь так и случилось, ее вырвало.
— И все же я просто не могу поверить в самоубийство. Самоубийство септомагелем — это нечто новое в практике судебной медицины.
— Ну, а как, позвольте спросить, убийца затолкнул своей жертве в рот сорок таблеток? Это еще более невероятно.
— Не знаю, не знаю. Мой письменный отчет вы получите сегодня вечером.
— Доктор, что еще показало исследование содержимого желудка?
— Ну, конечно, алкоголь. Женщина перед смертью приняла алкоголь. Он присутствует и в рвотных массах.
— Остатки пищи?
— Как это ни странно, их нет.
— И никаких ссадин, кожных царапин, открытых ран?
— Ничего.
— Какая группа крови у покойной?
— Нулевая.
— Негусто. У сорока процентов людей нулевая группа. Я распорядился доставить в лабораторию следы крови, обнаруженные на веранде. Может быть, вы заодно исследуете их?
— Сделаю, господин Майзель. Желаю вам удачи в поиске новых улик.
— Бы шутник, доктор.
Какое-то время главный комиссар в задумчивости постоял у телефона. «Убийство или самоубийство?» — спрашивал он себя. Обе версии казались равноневероятными. Только в яде можно было не сомневаться, и то слава Богу. Майзель решительно повернулся и зашагал в гостевую комнату.
— Теперь, доктор Лупинус, вам придется рассказать мне историю вашего брака с Эрикой Гроллер. Ваша жена умерла от яда.
Глава 7
Главный комиссар Майзель сел на заднее сиденье служебной машины и приказал шоферу ехать в управление. У него в запасе было несколько часов, пока эксперты и его сотрудники не представят ему первые заключения и отчеты по делу Эрики Гроллер. Кройцца он отправил к фрейлейн Мёлленхаузен, не то медсестре, не то секретарше покойной, другой сотрудник проверял алиби Лупинуса, а третий — опрашивал владельцев близлежащих вилл. Возможно, кто-то из них заметил этой ночью что-нибудь подозрительное. Майзель не слишком обольщался такими опросами, находил их бессмысленными. За годы работы в полиции он не раз сталкивался с равнодушием и безучастностью людей, когда речь шла о посторонних. Однако инструкция обязывала к такому опросу.
Майзель надеялся застать в отделе комиссара Борнемана, своего заместителя. В настоящее время Борнеман занимался другим делом, расследование которого в ближайшие дни, вероятно, завершится. Майзель нуждался в помощи комиссара, имевшего значительно больший опыт и квалификацию, нежели Стефан Кройцц, еще «зеленый» криминалист и горячая голова. Нет, он не собирался отставлять ассистента от дела, у того были свои положительные качества, но как толковый напарник он не годился.
Иоганнес Майзель был доволен. Но не совсем. В целом
Главный комиссар не знал ответа. «В начале дела это не так страшно, — успокоил он себя. — Главное, под конец найти логичный ответ на каждый вопрос». Он откинулся на спинку сиденья машины и пожалел, что у него не было при себе зонтика-трости. Он с удовольствием зажал бы его между колен, оперся руками о набалдашник и, сидя прямо, глядел вперед. Это выглядело бы очень аристократично и позлило шофера. Но Майзель вынужден был отказаться от такого удовольствия по профессиональным причинам.
Шеф комиссии по расследованию убийств сделал все, что полагалось по инструкции на первом этапе раскрытия любого преступления. Никто не мог упрекнуть его за то, что он повел расследование дела Эрики Гроллер в слишком узких, слишком ограниченных рамках. И откуда ему было знать, что в нескольких километрах отсюда в то же самое время, утром 18 мая 1965 года, других людей также занимало это дело?
В фешенебельном гамбургском квартале Харвестехуде, в голубой гостиной виллы врача-гинеколога доктора Лупинуса, Ирэна Бинц боролась с непрерывно нарастающим волнением. Одетая в легкую блузу, тонкие лосины и сапоги для верховой езды, она бесцельно слонялась по комнате. Красная жокейская шапочка лежала на стуле у двери, а в конюшне, готовая для утренней прогулки верхом, ждала Изабелла — длинноногая мухортая кобыла. Ирэна нервничала. Она поминутно взглядывала на часы, затем в окно или на телефон. Жадно курила, небрежно стряхивала пепел сигареты на ковер или паркетный пол, а под конец швырнула окурок в цветочную вазу, возле которой остановилась.
Тишина в доме усиливала ее беспокойство. Она ступала тяжелыми шагами специально, лишь бы нарушить гнетущую тишину. Когда глухое гудение пылесоса доносилось из дальних комнат в гостиную, она замирала на месте и прислушивалась. Монотонные шумы воздействовали на ее нервы. Ей казалось, что они гармонируют с ее внутренним состоянием и благотворно влияют на психику.
Ирэна подтащила стул к окну, уселась и поставила телефонный аппарат на бедро. Так она ждала, ждала, что в следующую секунду в поле зрения появится машина или зазвонит телефон. Ее мысли кружились вокруг одних и тех же вопросов: неужели сорвалось? А если так, то что делать дальше? Но это были совершенно бесплодные мысли, больше похожие на душевные копания, лишенные всякой логики.
В это же время Морис Лёкель устало поднимался по скрипучим стертым ступеням лестницы флигеля старого запущенного дома в гамбургском рабочем квартале Бармбек. На верхней площадке он остановился. В темноте щелкнул зажигалкой, чтобы разглядеть табличку на двери и кнопку звонка. На эмалевой пластинке было написано: «Р. Купфергольд». Звонок, на кнопку которого надавил Лёкель, исторг какой-то несуразный звук, словно его издал глухонемой, решивший пожаловаться на свою судьбу. Дверь открыла массивная, богатырского сложения женщина.