Немецкий детектив (сборник)
Шрифт:
Бывший экономист Герике заблуждался. Разумеется, Иоганнес Майзель еще ничего о нем не знал, еще ехал на своей служебной машине по Берлину и имя Герике ему ничего не говорило. Но уже после полудня того же дня агенты берлинской уголовной полиции позволят у двери квартиры фрау Миттельцвайг и расспросят ее о жильце. Квартирная хозяйка поведает им, что накануне вечером, 17 мая, в девятнадцать часов, Клаус Герике, одетый в темный костюм, белую рубашку с галстуком-бабочкой и демисезонное пальто, покинул дом и больше не появлялся. Правда, фрау Миттельцвайг встанет на защиту своего молодого жильца, будет превозносить его любезность и услужливость, но этой болтовней не удержит криминалистов от дальнейших розысков Клауса.
Однако в тот дополуденный час ни мнимый Анри в Париже, ни подлинный шеф комиссии по расследованию убийств в Берлине не
Иоганнес Майзель остановился у здания полицейского управления. Бросил взгляд на часы, поднялся по каменной лестнице и, войдя внутрь, важно кивнул караульному. Майзель хотел узнать у комиссара Борнемана о состоянии расследования убийства с целью ограбления в Груневальде и обсудить дело Эрики Гроллер. Майзель редко пользовался лифтом, предпочитал подниматься наверх пешком, что отвечало его спортивной натуре.
Бюро главного комиссара находилось на шестом этаже. На четвертом он сделал остановку, открыл окно и глубоким вдохом наполнил легкие свежим воздухом…
В это время Каролина Диксон уже знала, что убита женщина, что разыскивается преступник и выясняются причины ее гибели. Она также стояла у окна и, прищурив глаза, смотрела на людской поток, бурливший на перекрестке возле американской памятной библиотеки.
В то утро 18 мая миссис Диксон пришла в свое бюро около десяти часов. Как всегда внешне спокойная, сказала фрейлейн Мауз, что будет занята для всех, и уединилась в кабинете.
Она сняла телефонную трубку, нажала на миниатюрную клавишу рядом с рычагом, но тотчас дала отбой и покачала головой. Не стоило сейчас звонить майору Риффорду. «Это пока никуда не уйдет», — решила она.
В глубокой задумчивости Каролина постояла у окна, бесцельно дергая шнур гардин, затем опустилась в кресло и, скрестив руки на груди, уставилась в пространство перед собой. Миссис Диксон пыталась обуздать сумятицу мыслей, упорядочить свои размышления, но это давалось ей с трудом: ведь на карту было поставлено ее будущее. Из событий прошедшей ночи Каролине было ясно лишь одно, ясно полностью, без остатка, — ее хитро задуманный план, осуществление которого казалось детской забавой, провалился. И не просто провалился, а стал теперь для нее удавкой.
Но, осознавая это, она не видела выхода из создавшегося положения, не находила мер защиты. Снова и снова впечатления минувшей ночи смешивались в ее сознании с уже известным и не раз продуманным; снова и снова Каролина возвращалась к вопросу — правильно ли она поступила, перевезя женщину в другое место? В тот предрассветный час, когда она, покончив с делом, несколько успокоилась и, казалось, справилась с первым шоком, отвечала на этот вопрос отрицательно. Но затем появился Стэнли. Он сообщил о смерти Эрики Гроллер, и Каролина облегченно вздохнула. Однако, представив себе последствия всего, поняла, что радость ее была преждевременной. Немецкая полиция примется разыскивать преступника. Не найдет его сразу и начнет копаться в личной жизни умершей Эрики Гроллер. А в круг ее знакомых входила и она, Каролина Диксон. Каролина же была агентом ЦРУ. Значит, секретная служба окажется в сетях немецкой полиции.
Миссис Диксон искала и не находила никакого выхода. Она обязана была информировать обо всем майора Риффорда, своего шефа, и рассказать об акции, предпринятой без ведома начальства. Она не питала никаких иллюзий относительно последствий этой «исповеди». Центральное разведывательное управление не отпускало грехов своим сотрудникам. Она вступила в самый трудный этап своей жизни. Более трудный, чем тот, когда вокруг нее трещали выстрелы и летели осколки разбитого стекла. Тогда родилась Каролина Диксон. В этот раз не родится никто. В этот раз была жесткая альтернатива: либо остается Каролина Диксон, либо только ее прах.
Каролина встала. Сняла телефонную трубку и нажала на миниатюрную клавишу рядом с рычагом.
— Хэлло, говорит двадцать девятый, мне необходимо встретиться с вами, сэр, срочно! — хриплым голосом произнесла она. И после паузы, запинаясь, прошептала: — Да… хорошо, сэр!
Тем временем комиссар Майзель преодолел оставшиеся двадцать восемь ступенек. Передышка оказалась благотворной для тела и души — дыхание стало легким, свободным, улетели прочь хмурые, гнетущие мысли. В свой кабинет Майзель вступил в приподнятом, боевом настроении. Он решил дождаться отчетов своих сотрудников, а после этого сходить
По расчетам Иоганнеса Майзеля папка с делом Эрики Гроллер должна была быть уже довольно пухлой: отчет о происшествии, заключения судебного медика и экспертов по следам, протоколы опросов свидетелей, описание рабочих версий и гипотез, а также фотографии, схемы, рисунки.
Майзелю не терпелось взять в руки эту папку, ласково прикоснуться к ее страницам. Он уже наперед формулировал приоритетные задачи. По пальцам пересчитал всех своих сотрудников, опасаясь, что их может не хватить, если проблемы вдруг посыплются одна за другой. «В любом деле важна последовательность, — считал он. — И главное — не забегать вперед!»
Размышления Иоганнеса Майзеля прервал громкий стук в дверь. В кабинет вошел один из его агентов и с порога выпалил:
— Господин главный комиссар, алиби доктора Лупинуса не подтвердилось!
Глава 8
Ричард Дэвис яростно проклинал свое задание. Шел дождь, пронизывающий ветер бил ему в лицо, он весь продрог, и вообще — это задание было ему не по душе. С тоской вспоминал он о родном Техасе, стадах мирно пасущихся коров, пронзительно ярком солнце над прериями и страстно мечтал вырваться из Парижа. Уже битый час Дэвис стоял под узким выступом крыши. Его ноги совершенно промокли, руки закоченели, время от времени он слизывал с губ капли дождя. Было начало одиннадцатого, и если господа, уютно устроившиеся там, в доме, не поторопятся, то ему придется проторчать на этом отвратном посту до полуночи. Он ненавидел задание и одновременно потешался над ним. Надвинутая на глаза шляпа, высоко поднятый воротник плаща… Сунуть бы еще в рот курительную трубку — и чем не суперагент из последнего телесериала! В то время, когда все секретные службы пользуются самыми хитроумными техническими средствами, ультракоротковолновыми передатчиками, электронными лампами-вспышками, анестезирующими средствами и миниатюрными микрофонами, его посылают под проливной дождь, чтобы выследить, как это делал во время оно знаменитый киноидол Ник Картер, злоумышленников. Положительно, от этого задания веяло стариной и глубокой провинцией. Дэвис стал тяжел на подъем, привык к тихой кабинетной работе, к цивилизованной, покрытой тайнами корреспонденции, питал любовь к проявлению микрофильмов и расшифровке кодовых донесений.
Ричард терпеливо сносил непогоду. Он стоял напротив огромного доходного дома, архитектура которого представляла собой смесь бидермайера и модерна, вдалеке от оживленных проспектов и бульваров Парижа. Он терпеливо ждал, когда из этого дома появятся двое мужчин, впущенные туда добрый час назад по особой комбинации звонков.
Дэвис знал обоих, знал и пекаря Паули, в квартире которого они находились. Знал помер его телефона — Дантон — 11–21; знал также, что пекарня Паули находилась на соседней улице, что параллельный абонентский ввод был проложен в квартиру и подключался с помощью тумблера. И Дэвис предполагал, что в данное время, как обычно, по этому телефонному номеру велся разговор с Берлином. На мгновение в его голове проскользнули смутные воспоминания. Бывший фермер, он бросил в молодости своих коров и, поддавшись романтике приключений, пустился во все тяжкие, пока наконец не попал в цепкие объятия ЦРУ. И вот на шестом десятке жизни понял, что попусту растратил в себе дар божий. Святой патер Грэм, его духовный отец, друг и советчик, при жизни не раз говорил: «Ричард, худоба людских душ удивительна. Но твоя душа упитанна!»