Немецкий детектив
Шрифт:
Старик поправил наживку и заново забросил удочку. Поплавок шлепнул по воде, легкие круги расходились все шире, пока не достигли берега.
— Вы видели Анну с тех пор, как мы были у Витте? — спросил Вебер.
Ковальский отрицательно покачал головой.
— Но я ей звонил. Сейчас она не может отлучаться, сегодня у Витте помолвка. Понимаете, там готовятся к большому торжеству…— И без всякого перехода вдруг добавил: — Я должен извиниться, что был так невежлив, когда вы меня расспрашивали о жене.
— Ну что вы,— развел руками Вебер,— это все мое глупое любопытство. Что делать, такая у меня работа.
Ковальский кивнул, подумал и заметил:
— Я так думаю, что прошлое нужно оставить в покое. Война принесла нам одни несчастья, всем досталось… Или почти всем. Мне грех жаловаться, у меня осталась Анна. Я забрал ее к себе сразу, как только вернулся из плена. Ей было уже полтора года, и о ней заботились наши друзья. С тех пор мы живем вместе, и дай Бог так и дальше.
Вебер чувствовал, как растет его симпатия к старику. Но к этому чувству присоединялось еще что-то неопределенное: немного меланхолии или сочувствия, впрочем, может, все дело просто в его глупой склонности к сентиментальности.
— Я вот сижу тут с вами и болтаю, теряю время,— услышал он голос Ковальского.— А мне уже пора на работу, смена начинается в два.
— Где вы работаете?
— В порту. Через пять минут — мой автобус. Если упущу его, опоздаю.— Ковальский разложил на траве удочки, взял ведерко, в котором плавала пара плотичек, и, покосившись на Вебера, выплеснул их в воду.— Все равно на обед не хватит.
Вебер следил, как рыбешки с плеском исчезли в воде, и в душе пожелал им счастливого пути. Он уже понял, что Ковальский, взбиравшийся на откос, из тех рыбаков, что рыбу покупают в магазине.
— Не спешите,— заметил Вебер.— Успеете, я вас подвезу.
Они стояли на тропинке.
— А что мне делать с удочками?
Вебер беспомощно развел руками. Одна была такая длинная, что не поместилась бы в машину.
— Да не волнуйтесь, я успею на автобус,— сказал Ковальский.— А вот если вы отнесете удочки ко мне домой, я вам буду очень благодарен. Ключ — под ковриком.
Он уже собрался уходить, но, сделав несколько шагов, снова обернулся.
— Заходите как-нибудь! Я обычно всегда сижу здесь.
И, дружелюбно кивнув, поспешил по тропинке.
Вебер забрал удочки и неторопливо зашагал вперед. Прошел узкой тропкой, миновал свалку и вскоре оказался перед домишком Ковальского. Нащупал щеколду на калитке, отодвинул ее и вошел.
Под ковриком ключа не оказалось. Интересно. Ковальский утверждал, что ключ под ковриком. Кто же его забрал? Где бы поставить ведро и пристроить удочки?
Оставив пока все у стены, он осторожно нажал на ручку.
Двери были не заперты и открылись легко и бесшумно. Вебер заглянул в прихожую, превращенную в кухню.
Прямо под окном он увидел стол, у которого стояла молодая женщина. Стояла к нему спиной, но он узнал ее с первого взгляда: стройная фигура, длинные ноги в туфлях на шпильках, светлые волосы.
Анна Ковальская.
Она мыла посуду в двух больших тазах и была настолько поглощена своим занятием, что не заметила Вебера. Работа так и горела в ее руках, конский хвост на затылке так и раскачивался. Вебер некоторое время наблюдал за ней, но потом ему стало неудобно, и он громко кашлянул.
Девушка стремительно обернулась. Поначалу, не узнав его, она явно испугалась — все, что было в руках, с грохотом посыпалось на пол. К счастью, это был не мейсенский фарфор, а всего лишь обычные ложки и вилки.
Вебер шагнул к ней.
— Анна, ради Бога, успокойтесь! Это всего лишь я.
Он нагнулся, чтобы поднять столовые приборы с пола, а когда, выпрямившись, заглянул ей в лицо, то заметил, что оно побагровело от гнева.
— Убирайтесь отсюда! — потребовала она, едва владея собой.
— Почему вы так нелюбезны?
— Я вас не приглашала. И к тому же принято звонить, прежде чем войти в чужой дом.
Вебер развел руками.
— На дверях нет звонка.
— Это всегда молодым девушкам приходится отбиваться от бестактных и навязчивых мужчин?
— Всегда! — убежденно подтвердил Вебер.
Он покосился на приборы, которые поднял с пола и все еще держал в руках. Ложки и вилки из дешевого алюминия, только одна пара смахивала на серебряные.
Выхватив приборы у него из рук, она швырнула их в таз, где лежала уже мытая посуда.
— Что вы тут ищете? — Вопрос был задан самым нелюбезным тоном.
Достав из кармана платок, Вебер вытер руки и, не глядя на нее, стал рассказывать:
— Я помогал вашему отцу ловить рыбу. И при этом мы так заговорились, что он не успевал отнести домой удочки — опаздывал на работу. А я его выручил. Он мне сказал, что с того вечера у Витте вас больше не видел.
— Я тут всего час,— уже спокойнее сказала она.— Он не знал, что я приду, так все вышло неожиданно…
Вебер кивнул.
— Жаль, что вы не заглянули на канал. Отец был бы рад. Он вами гордится.— И покосился на Анну.
Она застыла у стола, стиснув пальцы так, что даже суставы побелели. Крепко сжав губы, она упорно глядела в пол.
«Странно,— подумал Вебер,— некоторым девушкам все к лицу. Впрочем,— добавил он для порядка,— все еще зависит от того, с какой стороны смотреть».
Поскольку Анна упорно молчала и больше за посуду не бралась, он без всякого умысла прогулялся по кухне. И на полке заметил целую выставку снимков в рамках, запечатлевших Анну в разные годы жизни: Анна — младенец; Анна, первый раз идущая в школу с огромным букетом; Анна на конфирмации с цветами в волосах. И, наконец, свежее фото: уже молодая красивая женщина. Рядом с этими снимками стоял единственный, выбивавшийся из общего ряда. Явно увеличенное фото с паспорта, нерезкое и расплывчатое, на уже пожелтевшей бумаге. Молодая женщина, сходство которой с Анной бросалось в глаза, видимо, фото ее матери. Рядом с этим снимком стояла вазочка со свежими цветами.