Немецкий детектив
Шрифт:
— Устраивайтесь поудобнее! Полагаю, с вас причитается объяснение.
Она послушно села.
— Где вы взяли «браунинг»?
— В оружейном магазине,— потупилась она.
— Минуточку, это ведь не водяной пистолет и не пугач. На такое оружие нужно разрешение. У вас оно есть?
Ответа не последовало.
— Значит, нет,— добродушно продолжал он.— Одно обладание таким оружием уже уголовно наказуемо. Сколько вы дали на лапу продавцу? Пятьдесят марок?
— Примерно.
Вебер покачал головой.
— Что за времена! Продавать такие пушки маленьким девочкам! Вам вообще-то известно, что такие игрушки имеют обыкновение стрелять? А вы не умеете с ним обращаться.
— Продавец мне объяснял…
Вебер убедился, что девушка почти по-детски наивна.
— Не говорите глупостей,— резко оборвал он.— Я только что видел, как вы держите оружие. От одного вида мне сделалось нехорошо, но, по счастью, я вашу игрушку разрядил.— Он полез в карман и показал патроны.— На кой черт вы его купили?
Она молчала.
— Полагаете, человек, который водится с преступниками, должен перенять их обычаи?
Девушка поморщилась, как ученица, получившая выговор от учителя.
— Вы и в самом деле так считаете, Гизелла?
Девушка потрясенно уставилась на Вебера.
— Откуда вы знаете мое имя?
— Оно выгравировано на серебряной ложке, которую вы носите в сумочке.
— Так вы в нее заглядывали?
— Разумеется.
— И давно вы знаете, что я не Анна?
— Давно.
— Тогда почему ничего не сделали?
— Не было доказательств. И кроме того, я хотел, чтобы вы сами мне это сказали. Добровольно! Я давал вам шанс. И этот экзамен вы сдали. Теперь я уже знаю, что вы позволили втянуть себя в эту историю только по легкомыслию, добавлю, по преступному легкомыслию, но в принципе вы человек порядочный.
— Вы должны мне верить! — заговорила она с вдруг проснувшейся надеждой.— Я никогда не дала бы втянуть себя в эту историю, знай, что они собираются убить Анну. Мне сказали: Анна выезжает за границу, чтобы там родить ребенка. Чтобы это не привлекло внимания, чтобы не пошли сплетни, я должна была на время занять ее место.
Она снова громко высморкалась в платочек, тем же беспомощным движением, столь характерным для Анны. Сходство между девушками было поразительным. Оно не ограничивалось только внешним обликом, фигурой или чертами лица, нет! Сходство было так велико, что Вебер просто видел настоящую Анну в голосе и даже в походке этой девушки.
Неверно оценив его молчание, она смотрела на него с тревогой.
— Но вы мне верите?
— Да, верю.
— Только дурак в это поверит…
Это Йоханнес дрожащим голосом давал понять, что очнулся.
— Надо же, проснулся! — весело бросил Вебер и приподнял немного «вальтер» с глушителем, чтобы Йоханнес хорошо его видел.
— Что снилось? Когда случается оказия, я всегда рад услужить своим гостям.
Йоханнес сел, потирая челюсть и злобно глядя то на девушку, то на хозяина квартиры. Вебер сказал:
— А теперь я попрошу стать вон там, в углу. Причем лицом к стене, руки на стену на высоте плеч, ладони раскрытые, пальцы расставлены. Понял, о чем речь?
— Это обязательно? — буркнул Йоханнес.
Вебер добродушно кивнул.
— Да, конечно.
И приподнял немного пистолет, чтобы придать весомости своим словам.
Йоханнес ответил взглядом, похожим на связку исключительно острых закаленных игл, которые наверняка продырявили бы Вебера насквозь, не окажись тот исключительно толстокожим. Потом, постанывая, поднялся, все еще глядя на «вальтер», и замер у стены так, как велел Вебер.
Тот повернулся к девушке.
— Продолжайте, Гизелла. Кто, собственно, установил с вами контакт? Сам Витте?
Она кивнула.
— И вы даже не задумались над его предложением, а просто сразу заняли место другого человека?
Она отвечала запинаясь, и он чувствовал, как все это ее гнетет.
— Я видела только деньги, которые могла получить.
— Сколько?
— Три тысячи марок. Но я не взяла ни пфеннига. Все лежит в шкафу, в комнате Анны, где меня поселили.
Вебер ничего не сказал.
— Поначалу я не думала, что впуталась во что-то дурное, может, даже преступление. Витте производил приличное и солидное впечатление. А для меня все это было чем-то большим, чем просто приключение, вы понимаете? Побыть другим человеком — я воображала, что я актриса. Позднее, когда все началось по-настоящему, в первый же день, едва я оказалась в доме Витте, меня охватили сомнения, но я решила, что отказываться уже поздно. Знаете, в тот вечер, когда вы пришли к Витте с герром Ковальским, я бы охотно все бросила. Ведь старик был совершенно уверен, что я — его дочь. Я задавала себе вопрос, не был ли он, как и я, подкуплен Витте. Но это казалось просто невозможным, ведь и вы сами были убеждены, что я — Анна. Чувствовала я себя отвратительно…
Она умолкла, силясь овладеть собой, но пальцы ее не слушались и непрерывно теребили кружева платочка. Потом заговорила снова.
— Когда я первый раз вошла в комнату Анны, то как-то удивительно растрогалась. Словами этого не передать. Понимаете, вся атмосфера там мне показалась удивительно знакомой. Еще не отдавая себе толком отчета, я вдруг почувствовала, что Анна для меня не чужая. И чем яснее я последние дни это понимала, тем больше хотела снова встретить герра Ковальского, который так естественно принял меня за свою дочку. Но Витте запретил мне ходить туда, запретил даже выходить из дому. Сегодня мне наконец удалось сбежать, но дома Ковальского я не застала, не знала даже, что он сидит с удочкой на канале. Случайно нашла ключ под ковриком и вошла в дом. А потом — как бы это сказать — когда увидела на полке фото Анны, была потрясена. Это я была на тех фотографиях. У меня есть точно такие же, и школьные, и с конфирмации. Словно кто-то уже прожил мою жизнь, только в другом месте.
Больше она не владела собой и разрыдалась, явно стыдясь своей слабости, хотя Вебер с равнодушной миной смотрел в угол. Наконец она поднялась, сделала несколько шагов и остановилась у окна, глядя на улицу.
Вебер не прерывал молчания, давая девушке время прийти в себя. Потом, после долгой паузы, спросил:
— Витте утаил от вас, что Анна ваша сестра и что вы близнецы?
Она кивнула.
— И вы узнали об этом, только увидев снимки в домике Ковальского?
Она опять кивнула.