Немного солнца в холодной воде
Шрифт:
Жиль внезапно почувствовал ожесточение, острую обиду – такого он еще никогда за собой не замечал.
– Короче говоря, ты весьма довольна своей ролью: свободолюбивая женщина, которая бросила все ради своего любовника, женщина образованная, которая бегает по музеям, млеет перед произведениями искусства, открывает черты чеховских героев в пьянице Никола, женщина возвышенная, умная, случайно соединившая свою жизнь с несчастным писакой, существом слабохарактерным и совсем не таким совершенным, как ты, а ты настоящая женщина, чуткая и страстная, женщина, которая...
– Да, – оборвала она его, – я довольно цельная натура. И хотя я этим не горжусь, мне думается, что отчасти из-за этого ты и полюбил меня.
– Что ж, это верно, – сказал он задумчиво, –
– Жиль, – окликнула она его.
Он посмотрел на нее. В ее глазах был ужас. Он обнял ее. В сущности, он подло ведет себя с нею. По целым дням оставляет ее одну в чужом, незнакомом городе, тащит ужинать с тупицами да еще корит из-за них. Может быть, она смертельно скучает в Париже, может быть, ее отчаянные усилия сохранить хотя бы тень достоинства в роли признанной любовницы такого человека, как он, вызваны лишь инстинктом самосохранения, столь же важным для нее, как и ее страсть к нему... Почему она не хочет выйти за него замуж? Он десять раз предлагал ей это, и она десять раз отказывалась. Ради него, конечно, – он это знал. Действительно, он боялся жениться, боялся глупо, как буржуа, якобы желая избежать буржуазности. А ей следовало бы ответить: «Да, я согласна», развестись с мужем и за волосы тащить любовника в мэрию, какие бы сомнения и опасения она ни угадывала в нем. Бывают моменты, когда человека надо принудить и, не входя в его переживания, действовать в своих собственных интересах, не считаясь с колебаниями партнера, и в конечном счете для его же блага. Но так поступить она не могла, и именно за это он и любил ее. Как все запуталось!
– Иди ложись, – ласково сказал он. – Поздно уже.
По крайней мере в их широкой постели меж ними не возникает никаких осложнений. Так, вероятно, считала и она, потому что была полна страсти и нежности еще больше, чем в прошлые ночи. Около пяти часов утра он проснулся и увидел, что Натали неподвижно сидит возле него на постели и курит в темноте сигарету. Он хотел было стряхнуть с себя сон, расспросить ее, но какое-то смутное чувство заставило его снова закрыть глаза, трусливо промолчать. Можно будет объясниться и завтра, если еще останется повод для объяснения.
Глава 5
– Рюмочку коньяку? У нас есть еще время.
«Хоть сто рюмочек», – в бешенстве подумал Жиль. Они сидели в ресторане, где непременно полагалось отведать «мясо в горшочке», а через четверть часа всей компанией должны были смотреть в театре модную пьесу, заинтересовавшую Натали.
Натали разыскала в Париже свою подругу детства, некрасивую умную женщину, неудачно вышедшую замуж за какого-то промышленника, крикуна и жуира. Она-то и устроила этот ужин, предупредив заранее Натали, что ее супруг – субъект довольно скучный, и, едва сели за стол, весело защебетала со своей подружкой о всяких происшествиях их детства, предоставив своему скудоумному супругу и Жилю самим выходить из положения. Перебрав все темы – биржу, налоги, рестораны и голлизм, – Жиль почувствовал, что нервы у него того и гляди сдадут.
– Поверьте своему другу Роже – я вас буду называть просто Жиль, не возражаете? – поверьте, мы с вами найдем общий язык. На меня театры тоже нагоняют сон. А супруга не меньше раза в месяц таскает меня в театры.
«Ну вот у нас и нашлось что-то общее, – с отвращением подумал Жиль. – Бедные мужья-труженики, которых их милые женушки по вечерам тянут из дому».
– Тем более есть телевизор, – не унимался Роже. – Конечно, телевизор не бог весть что, я с вами согласен, но иной раз там показывают интересные штучки. Сидишь себе дома, в удобном кресле, покуриваешь, попиваешь винцо, а в театре изволь платить бешеные деньжищи за то, чтобы изнывать от скуки. Верно я говорю?
– Нет, я очень люблю театр, – с твердостью возразил Жиль. – Но коньяку я все-таки выпью.
– А помнишь, дорогая... – начала было Натали. – О чем вы тут говорите?
Она бросила на Жиля молящий взгляд, словно просила извинения.
– Мы о театре говорили, – насмешливо
– Мне безумно трудно бывает вытащить его из дому, – сказала подруга детства. – Но у нас заключен договор: раз в месяц я насильно веду его в театр.
– И мы тоже, вероятно, к этому придем, – сказал Жиль, глядя со злой усмешкой на Натали. – Договор – вот в чем сила супружеских пар.
Натали не улыбнулась. Ее лицо, только что сиявшее весельем, вдруг сделалось таким печальным, что Жилю стало совестно. Ведь, в конце концов, у нее не было в Париже никаких знакомых, кроме этой злополучной подруги, и она вовсе не виновата, что у подруги такой муж. И ей так хочется пойти в театр. Ну зачем же портить ей вечер?
– Хочешь рюмочку коньяку? – спросил он.
Он потянулся через столик, взял ее за руку. Она бросила на него благодарный взгляд, и у Жиля защемило сердце. Он огорчил ее сегодня, да, очевидно, и впредь будет огорчать. А ведь не так уж страшно поскучать один вечер. Она наверняка провела немало скучных вечеров в обществе его приятелей. Но надо все-таки отдать им справедливость: ни один из них не отличался таким убийственным красноречием, как этот Роже. Право, только провинциалы способны переносить общество таких парижан, как он.
– Надо поторапливаться, – сказала подруга. – Вы и представить себе не можете, – обратилась она к Жилю, – как я рада, что Натали живет теперь в Париже. Надеюсь, мы будем часто видеться?
Слова эти были сказаны с вопросительной и несколько тревожной интонацией. Должно быть, она прекрасно понимала, что представляет собой ее муж. Но разве можно упрекать ее за такой брак? Ведь это, в конце концов, логично: некрасивая девушка тосковала в провинции, а тут подвернулся парижанин. Разумеется, она поступила вполне логично, но Жиля возмущало то, что она не видит разницы между своей историей и их романом с Натали. Правда, одеты они были похоже и вели оживленную беседу, словно две школьницы, – такого разговора между парижанками не услышишь: парижанки обычно слишком заняты своими мужчинами, и им не до задушевных бесед с подругами. Но ведь Натали красива, в ней нет ничего буржуазного. И она любит его. Жиль улыбнулся.
– Ну разумеется, будем встречаться. Будем время от времени ходить для разнообразия на вестерны.
– А по телевизору как раз сегодня вестерн передают, – сокрушался Роже. – В следующий раз, дружище, мы с вами вдвоем останемся дома, проведем вечерок по-холостяцки, а жен пошлем в театр, пусть смотрят свои драмы.
Мысль о таком вечере столь явно ужаснула Жиля, что Натали нервно рассмеялась. Она тихонько смеялась еще и в театре и в темноте взяла его за руку. В ответ он забрался под ее меховую пелерину и положил руку ей на бедро, чтобы взволновать ее и подразнить, но она уже не обращала на него внимания, так ее захватил спектакль, действительно прекрасный, тогда как Жиль, в нервном возбуждении да еще отяжелев после бесконечного обеда, почти ничего не слышал. В антракте они пошли, как водится, выпить виски, и, пока женщины обсуждали пьесу, а Роже угрюмо глотал одну рюмку за другой, Жиль смотрел вокруг. Казалось, все провинциалы назначили друг другу свидание в этом театре. Тут были молодые парочки и супруги зрелого возраста, по две, по четыре пары, дамы в более или менее элегантно сшитых скунсовых или норковых пелеринах, все были принаряжены и горды, что попали сюда, и разглагольствовали о замыслах драматурга самодовольным, нарочито развязным тоном, свойственным французским буржуа. Жиль знал, что на премьерах бывает то же самое, только публика поэлегантнее, но ему вдруг показалась чрезвычайно важной именно эта элегантность – благоприобретенная или врожденная. Нужно быть либо снобом, либо уж коммунистом, но Жиль не мог решиться ни на то, ни на другое. Выпив на прощание неизбежный «посошок» в мрачном баре возле театра, они наконец расстались. Сидя за рулем в своей старой «симке», вернувшейся в строй, Жиль хранил осторожное и слегка язвительное молчание. Наконец Натали печально произнесла: