Немного странный
Шрифт:
Пожалуй, родители того выпуска были одними из самых ярких и активных. Группа постоянно собиралась на внеклассные мероприятия. Воспитатели при помощи родителей организовали квесты, походы, спортивные состязания, экскурсии, разбили цветник около детского сада и даже посадили саженцы елей. А во всех мероприятиях, проводимых на уровне всего сада или даже района, воспитанники Нины и их родители стабильно брали призовые места.
Антон Валерьевич запомнился Нине тем, что, в отличие от многих отцов, всегда принимал активное участие в жизни группы. А ещё он всегда готовил на костре солянку, когда они с группой выбирались
Вот только... Что же с ним стало?! От пышущего здоровьем молодого мужчины осталась в буквальном смысле слова половина. У Нины тяжело и больно сжалось сердце.
– Простите, пожалуйста, Антон Валерьевич...- виновато пробормотала Нина.
– Всё хорошо, Нина Альбертовна, не переживайте! Меня сейчас многие не узнают.
Нина повела плечами: в тени у леса дул довольно неприятный ветерок.
– Замёрзли?
– Антон заметил жест Нины.
– Давайте вернёмся на участок.
Они повернули и пошли по тропинке в сторону ограждения. Оказалось, что Лесниковы купили участок почти рядом, на той же улочке, через две делянки от участка Нины. Прежних хозяев того участка Нина почти не знала, на дачу они наведывались редко, хотя домик сам по себе у них был лучше, чем на участке у Нины. Рядом с участком Лесниковых стоял чёрный "Дастер".
– У вас давно здесь участок?
– спросил Антон, оглядев "владения" Нины.
– Всегда, - улыбнулась Нина. Она полностью оправилась от первоначального испуга.
– Родителям выделили этот участок незадолго до моего рождения, а мне тридцать девять стукнуло не так давно. Потом мама и папа уехали на родину отца, в одно из сёл, им достался дом бабушки и дедушки. А участок достался мне.
– Я у себя на участке уже всё сделал на сегодня. Давайте, помогу вам? Вижу, вы одна приехали.
– Да мне тоже осталось только прошлогоднюю ботву и листья сжечь, но я останусь до конца, буду ждать, пока всё прогорит.
– А вы на чём приехали? На автобусе?
– Я, если честно, вообще пешком пришла. Решила, что к лету нужно быть в тонусе и в бодрости.
– За вами приедут?
– Это вряд ли. Супруг сегодня... на важном мероприятии.
– Тогда я, с вашего позволения, вас дождусь и подвезу. Дело-то к вечеру; мало ли, кто тут ещё может появиться. Сейчас ведь времена шашлычные настают, а сегодня суббота. Сами понимаете, люди в подвыпивших компаниях бывают разные.
– Ну не знаю даже, Антон Валерьевич, следует ли так злоупотреблять вашим временем...
– замялась Нина.
– Ничем вы не злоупотребляете, нормально всё. Я никуда не тороплюсь.
Странно, конечно, то, что семейный человек никуда не торопится в субботу, хотя, с другой стороны, сама Нина тоже семейный человек, и тоже не торопится. Скорее, наоборот...
Антон Валерьевич разжёг костёр на участке Нины, потом сходил к себе, закрыл всё, и вернулся. В руках держал большой термос и пакет с сухарями.
Нина и Антон сели на скамейку, глядя на то, как огонь поглощает остатки прошлого дачного сезона. Термос оказался какой-то хитрый, сразу с двумя стаканами.
– Чай ромашковый, - сообщил Антон Валерьевич.
– Будете?
– Давайте, - кивнула Нина.
– Ромашка, кажется, полезна абсолютно для всего.
– Это точно, - согласился Антон.
– А сухари будете? Я сам сушил, таскаю с собой на перекус.
– Буду. Что-то я о провизии не позаботилась. Решила, что если одна на дачу пойду, то не проголодаюсь.
Некоторое время они активно хрустели сухарями.
– Что, Нина Альбертовна?
– спросил Антон, заметив, как Нина улыбается.
– Вспомнила одну из любимых книг своего детства, "Там, за передним краем". Про девушек-снайперов времён Великой Отечественной войны. Там героиня сидела в укрытии, грызла сухарь и размышляла о том, что он хрустит очень громко, и наверно, даже у неприятеля слышно.
– Не читал такую книгу. Читал "А зори здесь тихие..." Бориса Васильева.
– Я и её читала, но уже будучи взрослой.
Нина посмотрела в задумчивое лицо Антона Валерьевича. Глаза у него... Как на иконе, другого ничего на ум не приходит. Огромные, ясные; взгляд строгий, добрый, но немного отвлечённый, погруженный внутрь.
Раньше Нина как-то не приглядывалась к Антону Валерьевичу, воспринимала его в целом, и в тандеме с Анной Николаевной. Они были всегда весёлые, активные, с хорошо поставленными голосами. А Степана, хоть он и был единственным ребёнком в семье, не избаловали. Умный был воспитанник, адекватный, без подхалимских замашек, и других ребят никогда не сливал.
– А мне необходимо дробно питаться до восьми раз в день, вот и таскаю с собой теперь постоянно перекус и ромашковый чай.
– Простите за нескромный вопрос, Антон Валерьевич...
– начала Нина, но не знала, как продолжить.
– Вы по поводу моей внешности?
– улыбнулся Антон.
– Я сейчас ещё очень даже. Хорошо, что вы не видели меня два года назад.
– А что случилось?
– Угодил на операционный стол, а потом в реанимацию на две недели. Врачи меня отстояли, а я ведь уже почти получил прописку на том свете. Треть желудка удалили, ну и вечная диета теперь, хотя сейчас уже не такая строгая, как сначала. Я ведь геолог, Нина Альбертовна...
– Да, помню, - кивнула Нина.
– Больше половины прожитого - в поле. Консервы, сухомятка... Ну и предрасположенность, видимо. Вот и результат. Увы, геологом мне больше не работать. Тем более, я был военным геологом. Выплаты получаю хорошие, но становиться пенсионером в тридцать четыре года я как-то не планировал. Сейчас мне тридцать шесть. Сейчас почти всё хорошо. Даже дело по душе себе нашёл: частным извозом занимаюсь, но без фанатизма и без напряга. Знаете, год назад почему-то резко захотелось жить. Сначала-то не хотелось.
– Антон Валерьевич, ну что вы? Нельзя так говорить. Тем более, вам есть, ради кого жить.
– Это точно, - согласился Антон, глядя прямо перед собой.
– Пытался в охране работать, но это не моё. В школе охранником не решился работать - слишком большая ответственность, нервы. Устроился в гипермаркет, но сбежал оттуда через неделю.
– Почему?
– Мне их жалко, - рассмеялся вдруг Антон.
– Кого?
– удивилась Нина.
– Воришек. Хоть я и понимаю, что большая часть из них тащат не от голодухи, а от нездорового желания что-нибудь спереть. Всё равно жалко, не могу я их ловить. А на машине нормально: и общение, и движение, и я сам себе хозяин.