Немтырь
Шрифт:
Находка озадачила и насторожила. Неприятное предчувствие закралось в душу: не сомневался, что со староверами что-то случилось. Не раздумывая, несмотря на поздний час и запрет, пошел в деревню.
Сразу от берега начиналась хорошая конная тропа. По ней братья возили на лошадях рыбу. Сейчас ее замыло водой, не было свежих отпечатков копыт. Кое-где через нее лежали поваленные деревья. Все указывало на то, что здесь никто не ходил с прошлого года. Несмотря на ночь, тропа привела Яниса к знакомым покосам.
Сюда он приходил осенью, ждал Катю. После его ухода тут немногое изменилось, разве что зимой старообрядцы вывезли сено. Чистая, без кочек, камней и корней площадь радовала густой, едва не по пояс,
Не задерживаясь, пошел знакомой дорожкой, вскоре вышел на околицу. Остановился перед поскотиной, раздумывая, идти дальше или подождать. Ранний рассвет растворил ночную мглу, но не прогнал сгустившийся над деревней туман. Идти к старообрядцам небезопасно: не ждут, могут натравить собак или, еще хуже, в «молоке» пальнут из ружья. Решил оставаться на месте, пока не уйдет темнота, а там будет видно.
Отошел на небольшое расстояние в сторону, устроился на пригорке. Отсюда, с некоторой возвышенности, должно быть хорошо видно дом Кати. С затаенным дыханием подумал, что сегодня увидит девушку хоть издалека. В ожидании несколько раз принюхивался, чувствуя стойкий запах гари. Слушая тишину, удивлялся, почему не лают собаки, обычно в эту пору они должны подавать голос. К тому же не поет петух и не мычат коровы. Все это казалось странным.
Наконец-то из-за покатой горы выглянуло солнышко, постепенно растворило разлившуюся пелену. Сначала Янис не поверил своим глазам. Вместо привычных домов и хозяйственных строений — размытые черные пятна. Проявляясь, они представили страшную картину пожарища.
Бросился к дому Кати, подбежал, остановился рядом. На его месте — останки обуглившихся бревен. Все, что раньше было крепкой усадьбой, сожжено дотла: дом, летняя кухня, стайки, пригоны, дровенники, сеновалы, погреба. Вместе с ними — сельскохозяйственные орудия труда. Он видел обгоревшую сенокосилку, плуг, веялку, молотилку. В золе валялись искореженные огнем металлические предметы, служившие хозяевам в быту и работе: чугунки, прихватники, котелки, топоры, косы. Создавалось впечатление, что застигнутые пожаром хозяева не могли в суматохе спасти свое добро.
Янис посмотрел вдоль улицы. Соседские дома и постройки также были преданы огню. Вся деревня, семь домов, выжжены дотла. Как будто страшный пал, подхваченный сильным дуновением ветра, в одночасье слизнул все, что строилось долгими годами. Еще в прошлом году, рассматривая далеко расположенные друг от друга дома, Янис сделал вывод, что все у староверов построено добротно, никакой ураган не мог перекинуть пламя с одной крыши на другую. Получалось, что деревня была выжжена специально. Но кем и зачем? На этот вопрос дать ответа он не мог. Сначала предположил, что старообрядцы, скрываясь от гонений, сами сожгли свои усадьбы, ушли в тайгу еще дальше. Тотчас отмел эту мысль: они бы не бросили сеялки, веялки и топоры. Для жизни в природе любая железка имеет особую ценность. Даже консервная банка из-под тушенки, ржавый гвоздь идут в дело.
Прошел по двору. В углу у калитки уцелевшая собачья будка. Возле нее останки собаки на цепи. Шкура и плоть успели разложиться, остались кости, в черепе — небольшая дырка, пулевое отверстие. Вероятно, она была убита. Это открытие заставило пройти по тем местам, где находились пригоны для живности. Нигде не заметил останков сгоревших коров, лошадей или куриц. Скорее всего, они были выгнаны из стаек еще до пожара.
Посмотрел в огород. Земля голая, ничего не посажено и даже не вспахано. Значит, трагедия случилась еще до посевной, скорее всего, зимой или ранней весной:
Он долго бродил по пепелищам, зашел почти на все усадьбы, от одного конца деревни в другой, находил обгоревшие ножи, ружья, подковы, металлические предметы от сбруи и уздечек, кованые гвозди, тесла, топоры, молотки. Когда-то все это служило людям, теперь никому не нужно. Многие орудия можно было использовать в работе, но Янис ничего не взял, посчитал грехом.
Из всех построек в деревне целой осталась только избушка для людей с ветру, где он жил в прошлом году. Дверь нараспашку. Те же нары, стол, лавка, окно с натянутым мочевым пузырем. Чурка перед входом, небольшая поленница дров у стены. Пустая, без резных игрушек, полка. Подавленно осматриваясь, присел на чурку, закрыл ладонями глаза, задумался. Казалось, что вот сейчас прибежит Никитка, из дома наискосок с корзинкой в руках выйдет Катя, Дмитрий с уздечкой в руках пойдет за лошадьми. Почудилось, что слышит чьи-то шаги. Вздрогнул, подскочил: нет никого, вокруг — пепелище, выжженная деревня. Исчезли люди неизвестно куда, найти следы невозможно.
Солнце подкатывалось к зениту. Пора уходить. Янис вышел за околицу, в последний раз оглянулся, недолго смотрел на бывшее староверческое поселение. Здесь жили люди долгое время. Противоборствуя силам природы, выживали в тяжелых условиях, обжились, трудились, никому не мешали. И вдруг разом ничего не стало. Страшно…
Вернулся к себе на зимовье на следующий день. Все было как прежде: изба, картошка, овес, пчелки. Даже ручеек под пригорком журчал знакомым голоском. Ничего в этом мире не изменилось. Однако не хватало главного: у него потерялась последняя ниточка связи с людьми, теперь нет надежды на встречу, нет радости от общения. Он не услышит человеческую речь. Никто не протянет руку помощи в трудную минуту. С этого дня надо надеяться только на себя.
И потянулись дни, недели, годы, полные тоски и одиночества отшельнической жизни, в которой не было праздников и просветления. До тех пор, пока Янис не решился на последний шаг:
— Чем так жить, лучше смерть!..
* * *
…Зента говорила много и долго. Прошло несколько часов после начала допроса. Передо мной лежал протокол на восемнадцати листах бумаги. Не знаю, случайно или нет, но его объем совпал с годами жизни Яниса в тайге. Когда поставил точку и попросил подписаться на каждой странице, он не смог: разучился писать, за него расписывалась сестра. Мне оставалось найти свидетелей, которые могли бы подтвердить слова Зенты и приложить какой-то документ, подтверждающий личность Яниса.
— Свидетели есть, — спокойно отвечала Зента. — Вон, вся улица его помнит, те, кто остались. А вот метриков нету, забрали, когда приходили за отцом и братьями…
Вместе пошли к соседям. Постучались в первый дом слева. Вышли две женщины и старик. На мой вопрос согласно кивнули головами:
— Да, это Янис, Мариса Вереды сын.
Попросил подписаться на бумаге. Те охотно поставили свои инициалы.
Прошли дальше, через улицу. Вызвали хозяев. На зов выскочила женщина лет за тридцать, за ней дед и юноша лет пятнадцати. Тщательно пряча под платок поседевшие волосы, хозяйка назвала свою фамилию и имя, закивала головой: