Немтырь
Шрифт:
— Это ж че, мне? — светится Никитка.
— Тебе, — улыбнулся Янис. — Игрушка на память.
Парнишка хотел взять, но вдруг отдернул руки:
— Нам не можно.
Однако побежал домой рассказать родителям и братьям-сестрам об игрушке-самоделке. Вскоре мимо него, будто на ручей, прошла Катя. Бросила взгляд, надула губки:
— Фи! И вовсе не похож. Курица какая-то… Так себе.
Янис улыбнулся сам себе: первые слова за несколько дней.
Поставил глухаря в избушке на полочку на видное место: если не берут, пусть хоть любуются. Наутро пошел опять к павшему кедру, где приметил корень. Вырезал нужный кусок, из которого хотел сделать подарок девушке. Принес домой, опять уселся на чурку с ножом в руке. Его тут же окружили дети. Перебивая друг друга, стали предполагать, что из этой коряги получится. Подходили взрослые, молча смотрели на мастера. Янис не обращал внимания, трудился.
Вскоре пришла Катя с корзинкой в руках, предложила:
— Кушай, покуда горячее, остынет.
Оттаяла. Заговорила. Прошла обида. Он, улыбаясь ей, прошел в избушку, присел перед завтраком:
— Теперь будет подарок тебе.
Она замерла на месте, привычно волнуясь, теребя кусочек платка, с интересом спросила:
— И што такое будет?
— Посмотришь.
— А мене знать хоцца счас.
— Ты меня прости за то, — посмотрев ей в глаза, сказал Янис. — Не хотел… Вырвалось.
— Полноте, — негромко ответила она и шумно, облегченно вздохнув, заговорила с ним, как прежде. — А у нас, ить, телок ныне народился…
Она рассказывала все новости, что произошли с ней за последние дни, когда они были в ссоре. Высказывала накопившееся, снимая с чистой души черноту. Хотела с ним общения, говорила долго. Потом вдруг замолчала.
— Что-то случилось? — оторвавшись от еды, спросил он.
— Кабы ты… — опять выдержала долгую паузу, вероятно обдумывая, как лучше сказать, потом, наконец, решилась. — Кабы ты смог принять нашу веру, тебе бы разрешили жить с нами.
Для Яниса ее предложение — что ушат ледяной воды на голову. Никогда об этом не думал. Даже в корыстных целях. Тем более, для этого надо было изменить свою, лютеранскую веру, а это значило предать свой народ. Пошел бы он на это? Никогда.
Он молчал. Она тоже. Ждала, что ответит. Так и не дождавшись, молча ушла, не закрыв дверь. Много позже Янис будет вспоминать эту минуту. Сейчас не мог сообразить, что Катя смотрела дальновиднее.
После завтрака, все еще находясь под впечатлением ее вопроса, присел на чурку, снова взял нож вырезать корень. В голове все те же слова девушки. Но ответ для себя однозначный: нет.
Работал долго. Постепенно в куске дерева стало проявляться туловище, длинная шея, изящная голова. Катя принесла ужин, долго смотрела со стороны, улыбнулась:
— Корова што ли? Али лошадь?
Янис усмехнулся:
— Подожди, когда дело к концу подойдет, увидишь, кто это.
Игрушка была закончена к вечеру третьего дня. Ребятишки крутились возле него, с восхищением рассматривали тонконогую косулю. Каждому хотелось подержать ее в руках, но закон — не брать ничего от людей с ветру — был суров, и они боялись его. Дмитрий улыбался в бороду:
— Ладный мастер. Кто учил заделью?
— Никто. Сам вот первый раз попробовал, получилось, — пожимал плечами Янис.
Пришел посмотреть на игрушки Егор, отец Никитки, хотя всегда проходил мимо. Оценил суровым взглядом, покачал головой, подобрели глаза:
— Ить, докумекал! И руки деловые, знамо дело, хороший хозяин в доме.
Катя была последней, кто увидела косулю. Весь последний день ее держали дома какие-то дела. Пришла к вечеру с ужином и в нетерпении заговорила с порога:
— Кажи свою козулю!
— Вон, на столе стоит, — с улыбкой указал рукой Янис. — Она не моя. Это я для тебя сделал. Видишь, похожа на тебя?
— Как то? Меня с козой ровняешь? — возмутилась девушка.
— Не сравниваю. Она такая же стройная, изящная, красивая.
Катя захлопала ресничками, поняла, покраснела. Не прикасаясь, какое-то время любовалась, потом поблагодарила:
— Спаси Христос! Пущай тутака стоит. Нам в избу не можно.
— А в благодарность за это что мне будет? — присаживаясь к столу, пошутил он.
Та смутилась, осторожно подошла ближе, наклонилась к нему и… Прикоснулась губами к щеке. Тут же отпрянула, стала быстро креститься:
— Помилуй мя, грешную! Спаси мя, грешную!..
Янис замер как сидел. Никак не ожидал от нее такого поступка. В голову ударили колокола, на сердце будто пролили кипяток. Молча посмотрел на нее и вдруг боковым зрением увидел в проходе человека. За порогом стоит старец Никодим. Что ему надо? Никогда в такой час не приходил. Увидел, как Катя поцеловала Яниса. Затопал ногами, зашипел змеем, ударил о землю посохом и тут же скрылся за углом. Девушка тоже увидела его в последний момент, вскрикнула от страха, прижала ладошки сначала к груди, потом на лицо, сжалась комочком, осела, где стояла.
Янис вскочил, поднял ее, успокаивая, обнял рукой, прижал к себе. Она не отстранилась, как будто ждала его утешения, тихо заплакала:
— Пропала я! Пропала я вовсе! Теперь меня денно и нощно грехи отмаливать заставят.
— Что ж ты… Успокойся, ничего в этом нет. Подумаешь, в щеку раз.
— Это у вас ничего. А для нас то грех великий!..
Постояла немного, легонько отстранилась, положила ему на грудь ладошки, посмотрела в глаза:
— Хороший ты. Я тебя никогда не забуду.
Он хотел схватить ее за плечи, прижать к себе, но она отстранилась:
— Пущай мя, пойду. Может, свидимся…
И шагнула за порог, как покорный ягненок.
Янис осел на лавку:
«Вот те на! Не было печали. Теперь меня будут точно считать греховодником. Никодим все расскажет, да еще подольет масла в огонь. Надо ж такому случиться: услужил староверам за доброту. Скажут, что чужую невесту хотел увести».
Посидел, осматриваясь по сторонам. Повторил последнее слово, в голову пришла бредовая идея: «Увести». Какое-то время думал, уставившись в одну точку, от прилива крови обнесло голову: «А почему бы и нет?..» Вскочил на ногах так, что ударился головой в потолок. Заходил по избе: «Что ж ты раньше думал?» В затылок как будто ударили оглоблей: «А как же Инга?» Опять сел на лавку. В напряжении снял с корзинки полотенце, зачерпнул кашу в рот, запивая молоком. Тут же отбросил ложку, завалился на нары: эх, ну и дела!