Немтырь
Шрифт:
Инга. С годами время как-то стерло, затушевало остроту тоски по ней. И вдруг появилась Катя: молодая, красивая, спокойная. Сразу затмила Ингу, как зеленая трава голую землю. Как надо было поступать в этом случае? Янис разрывался на две части, будто лучина под острием ножа.
Оставшись наедине со своими мыслями, долго думал, что делать. Сделать предложение Кате и жениться на ней? Не разрешат родные. Принять их веру? Невозможно. Оставался один выход: предложить девушке тайно уйти с ним в его зимовье, а там — будь
— Утром на заре поедем на твою заимку, будь готов.
И ушел. У Яниса ощущение, будто на него выплеснули ведро с помоями. Кажется, что так постыло еще никогда не было. Представлял, что сейчас про него говорят староверы. Что они сделали с Катей? Как ее наказали? Еще горше было оттого, что больше не увидит ее никогда. Однако свидание состоялось.
Пришла. Тихонько, крадучись, мягко ступая босыми ногами по влажной земле. Беззвучно отворила тяжелую дверь, переступила порог.
— Кто здесь? — не определившись в темноте, приподнял голову Янис.
— Я это… Катя. Не шуми.
— Катя? — вскакивая с нар, не поверил он. — Как ты?..
— Тихо. Пришла вот.
Нашли друг друга руками, встретились ладошками. Он бережно прижал ее к своей груди, обнял, поглаживая по голове, сдернул платок. Удивился мягкости заплетенных в косу волос. Она не отстранилась, подняла голову навстречу. Янис нашел губы, осторожно поцеловал. Ощутил вкус чистой воды, парного молока, мяты, медуницы, ромашки. Вдохнул запах скошенных трав, терпкой хвои, почувствовал трепет хрупких плечиков, волнующего тела, нежной кожи. Долго пил девственный сок сладких губ. Едва не задохнувшись, присаживаясь, потянул ее за собой. Она податливо опустилась рядом с ним на нары, подрагивающим голосом попросила:
— Ради Христа, не трожь меня… Я пришла не для этого.
Янис обнял ее рукой, прижал к плечу:
— Не бойся, не трону.
Какое-то время сидели молча. Он ласкал волосы, осторожно целовал глаза, нос, щеки, губы. Она, наслаждаясь прикосновениями, ответно дотрагивалась до лица дрожащими пальчиками.
— Голова кружицца… Как лечу куда-то, — прошептала Катя, цепляясь за рубашку.
— Держись за меня крепче, — прошептал он, еще сильнее прижимая к себе.
— Хорошо с тобой! Будто навовсе в теплом молоке купаюсь.
— И мне.
Опять замолчали, томимые близостью друг друга.
— Тебя утречком домой спровадят.
— Знаю, Дмитрий приходил уже, сказал.
— Я как узнала, так решила к тебе убегнуть. На меня матушка Федосия епитимью наложила, месяц листовки читать, на коленях стоять, грехи замаливать. На ночь в келье оставили, а я тихохонько через крышу вылезла да по огороду через забор.
— А вдруг хватятся?
— Ну и пущщай. Зато хоть
— Смелая ты!
— Кака есть.
— Раз смелая, будешь со мной жить? — выдержав паузу, предложил Янис.
— Как-то, жить? — встрепенувшись, оторвалась от его груди Катя.
— У меня на зимовье. Вот прямо сейчас давай убежим?
— Без согласия?
— Да. Все равно тебе отец и мать не разрешат за меня замуж.
— Нет, не можно так, без Божьего разрешения и согласия родителей. Вот кабы ты принял нашу веру… Тогда бы было вовсе по-другому.
— Я тоже так не могу…
Замолчали. Он опять бережно прижал ее к груди. Девушка тяжело вздохнула.
— Как же твоя невеста? — опять отстранившись, вдруг спросила она и, не дождавшись ответа, с укоризной продолжила: — Ишь как, я сейчас пойду с тобой, а потом ты меня на нее променяешь.
— Как я могу? Я даже не знаю, что с ней сейчас, может, замуж вышла.
— А коли не вышла?
— Все равно с тобой буду, если ты решишься. Рано или поздно, все равно мы к своим выйдем. Там тебя примут с добром отец, матушка… В нашу веру перекрестишься, — сказал Янис и не поверил своим словам. Слишком все запутано.
— Нет, милый. Не могу я так, во грехах быть. Меня же не простят за непослушание. Как потом жить? И не буду я принимать вашу веру, так как она неправедная. Лишь одна наша, старообрядческая верна! — Перекрестилась в темноте. — И это будет мое последнее слово.
Янис промолчал, понял, что Катю не переубедить, так как и не найти выхода из положения. Опять приласкал ее, долго целовал, осторожно спросил:
— Тебя осенью замуж хотят отдать. Пойдешь?
— Как тятечка скажет… — тяжело вздохнула она.
— Может, свидимся когда, — осторожно спросил он, — я приду.
— Когда? — встрепенулась Катя.
— Рука заживет, ближе к осени.
— Где?
— Давай там, на покосах.
— Как же мне знать, что ты пришел?
— Как лист начнет желтеть, смотри в ту сторону. Я дым пущу.
— А ну как другие заметят? Скажут, чужие, проверят.
— Тогда тряпочку привяжу красную к жердям, там, у вас за огородами.
— Хорошо! — воскликнула девушка и прижалась к нему покорно, обвила шею руками. — Ждать буду.
Вдруг за стеной раздались шаги: тяжелые, быстрые. Дверь распахнулась:
— Выходи! — загремел злой голос Егора.
Янис и Катя вскочили, вышли на улицу. Перед ними с факелом стоял отец Дмитрий и матушка Федосия. Смотрят строго, будто убить хотят.
— Домой скоро! — крикнул Егор дочери. Катя побежала в темноту.
Отец подошел к Янису вплотную, тяжело посмотрел в глаза, глухо выдохнул:
— Было што?..
— Нет.
— Мотри у меня, шкуру спущу. — И ушел вслед за дочерью. Вместе с ним ушла и Федосия.