Ненавистная фрау
Шрифт:
— Вероятно, да, — вздохнул Кампманн.
— И хотя она попыталась вас шантажировать, вы собирались оставить вашу семью и уехать с Изабель в Ирландию?
— Это моя жена себе насочиняла, — покачал головой Кампманн. — Я сказал ей, что потерял на спекуляциях деньги, которые заработал на сделках для Ягоды. Я не хотел, чтобы она их просто бессмысленно разбазарила. Тогда моя жена разузнала, что я решил купить дом в Ирландии. Это вообще не имело никакого отношения к Изабель, но Сюзанна пригрозила, что расскажет Марианне Ягоде о моих сделках, если я немедленно не позабочусь о том,
— И что вы сделали?
Кампманн пожал нетравмированным плечом.
— Ничего. Я подумал, что Сюзанна вновь успокоится, если Изабель окажется в Аргентине.
— Так вы знали об этом?
— Да, — подтвердил Кампманн. — Изабель сказала мне, что замужество с сыном Дёринга — это шанс в ее жизни. Он очень богат и сможет дать ей все, о чем она только мечтала. Она даже предложила мне поехать вместе с ней в Аргентину. В таком огромном имении для меня точно нашлась бы какая-нибудь работа.
— И для вас вообще ничего не значил тот факт, что Изабель хотела выйти замуж за другого человека? — спросил Боденштайн. — У меня создалось впечатление, что она имела для вас существенное значение.
Кампманн поднял глаза и пристально посмотрел на Боденштайна. Его глаза налились кровью и сильно блестели.
— Я ее любил, — ответил он. — Она мне во многом помогла и, в отличие от других, никогда не давила на меня. Я с удовольствием проводил с ней время, но не более того. Как женщина, она требовала слишком большого напряжения.
— Зачем вы в субботу еще раз приезжали к ней? — поинтересовался Боденштайн.
— Я отдал ей деньги, которые был ей должен, — прошептал Кампманн, — и хотел убедить ее не ехать в Аргентину, так как опасался, что там ее убьют.
— Почему?
— У нее были эти фотографии, которыми она собиралась шантажировать Марианну Ягоду. Я умолял ее этого не делать, но она была твердо убеждена в том, что Ягода даст ей за эти фотографии двести пятьдесят тысяч евро, а потом намеревалась оставить ее в покое.
— Изабель шантажировала Марианну Ягода? — спросил Боденштайн.
— Да, — кивнул Кампманн. — Каким-то образом она выяснила, что родители Марианны погибли в результате не несчастного случая, а поджога. Она завладела фотографиями, с помощью которых якобы могла это доказать, и отправилась к Ягоде. Та пообещала ей денег. Но я был совершенно уверен, что в действительности она и не собиралась давать Изабель деньги.
Боденштайн и Пия обменялись взглядами. Если это было правдой, лгала Марианна.
— Что в действительности произошло двадцать седьмого августа? — спросил Боденштайн.
Инструктор на мгновение закрыл глаза, затем снова открыл их и начал говорить.
— Когда я в обед приехал домой, — сказал он сдавленным голосом, — моя жена набросилась на меня, как фурия. Она знала, что я был у Изабель, и обругала меня, затем, взбешенная, уехала. Вечером в конюшню приехала Изабель. Она хотела поговорить со своим мужем, но тот не обращал на нее никакого внимания. Тогда она попыталась найти Дёринга. Я сказал ей, что у меня нехорошие предчувствия и она ни в коем случае не должна встречаться с Марианной. Но она возразила, заявив, что, прежде чем улететь на следующее утро в Буэнос-Айрес, должна получить еще обещанные деньги. Тогда я решил поехать за ней следом, так как по-настоящему за нее боялся. Марианна Ягода — не та женщина, которая позволит себя шантажировать.
Кампманн сделал паузу. Ему потребовалось некоторое время, прежде чем он продолжил свой рассказ.
— Итак, я поехал в Руппертсхайн и поднялся в квартиру Изабель. Она накричала на меня, сказала, что ей нужны деньги, а я ей все испорчу. — Мужчина опять вздохнул. — Неожиданно в квартире появились Кароль и Ягода. Тогда мне стало ясно, что я оказался прав, высказывая свои опасения.
Голос инструктора затих, он боролся со слезами. Его ввалившееся лицо окаменело. Впервые с тех пор, как Боденштайн узнал Кампманна, он был убежден, что тот говорит правду.
— Я испугался, — прошептал он. — Кароль набросился на Изабель. Она кричала, чтобы я ей помог, но… но я этого не сделал. Я просто стоял и смотрел, как он ее убивает. Ягода сказала, что знает все обо мне и Изабель. Если… если я буду в дальнейшем вести себя как немецкая овчарка, со мной ничего не случится.
— Как немецкая овчарка? — удивленно переспросила Пия.
— Держать язык за зубами и слушаться.
Роберт глубоко вздохнул.
— Кароль сделал Изабель инъекцию, — продолжил он потом, — Ягода наблюдала. Затем она сказала, что должна уйти, а мне нужно помочь Каролю обыскать квартиру, а затем все тщательно убрать. И если я хоть слово скажу про то, что здесь видел, со мной случится то же, что и с Изабель. В этом я ни секунды не сомневался. Что мне оставалось делать? Изабель была мертва.
На какой-то момент в больничной палате воцарилась тишина. Кампманн тяжело дышал. Воспоминание о том субботнем вечере, казалось, было для него тяжким бременем.
— Что происходило потом? — спросил Боденштайн безжалостно.
— Мы убрали квартиру. Изабель облегчила им задачу: приготовившись к отъезду на следующий день, она уже упаковала все вещи в чемодан. Кароль завернул труп Изабель в пленку и отнес в подземный гараж… — Голос Кампманна дрожал. — Он положил ее в багажник ее же автомобиля. Я должен был следить, чтобы никто не застал его за этим занятием. Кароль заставил меня отогнать «Порше» на парковочную площадку, которая находилась поблизости. Там он освободил труп Изабель от пленки, положил ей в карман брюк ключи от машины, перекинул ее, как мешок, через плечо и понес на башню. Потом сбросил ее вниз.
— А что делали вы в это время? — спросила Пия. — Вы ведь могли сбежать.
— Я попытался. — Кампманн засмеялся, но в его смехе слышалась горечь. — Кароль догнал меня и ударил бейсбольной битой. Из-за этого синяк под глазом. С тех пор я боюсь за свою жизнь. Потом мы пошли пешком назад к «Цаубербергу» и поехали на моей машине домой. Я выпил две бутылки красного вина, чтобы хоть как-то привести в порядок свои нервы. Вот и все.
— Вы ему верите? — спросила Пия своего шефа, когда они немного погодя шли по длинному коридору к выходу больницы.