Ненавистный брак
Шрифт:
– Я останусь вместе с Лизой и больше не позволю ей делать глупости, – решительно сказал князь.
Почти три недели Карелин не отходил от постели жены. Лиза очень тяжело переживала из-за несчастного случая, едва не приведшего ее к смерти.
В тот день Карелин вышел во двор довольный и счастливый: жена, вроде бы, оправилась от ужасного потрясения, и на ее мужественном лице больше не замечалось следов усталости. Во дворе, как нельзя кстати, он столкнулся с Лаврецким. Незадолго до этого Катя сказала Александру, что гость собрался уезжать, и теперь князь хотел поговорить с ним и извиниться за то, что
– Не уезжайте накануне крестин моего наследника, дружище Ежов, – искренне и сердечно улыбнулся он Лаврецкому.
– Я не знал о крестинах, князь. Собственно говоря, мне уже давно следовало уехать… я дал слово, но…
– Кому? Вас ждут в Орловке?
– Нет-нет… – слегка смутился Федор и, исправляя невольную оплошность, добавил, – я дал слово самому себе.
– В таком случае, оставайтесь. – Александр радостно хлопнул Лаврецкого по спине. – Как ни крути, а этим летом зерна Вам не собрать. Смиритесь, и готовьтесь сажать озимую пшеницу на следующий год. Землепашцу приходится быть терпеливым и ждать милостей от природы, а природе неведомы людские тревоги.
– Тогда я останусь до послезавтра, так я смогу попрощаться с княгиней.
– Доктор утверждает, что Лиза сможет присутствовать на крестинах, потому мы и задержали их.
Лев Ильич слушал диалог с явным недовольством, но вмешаться в разговор не решился. Федор отвел глаза, чтобы не встречаться с доктором взглядом; за весь разговор они не перемолвились и словом. Лаврецкий вытащил из дрожек пожитки и вернулся в свою в комнату. Его сердце тревожно билось при мысли о том, что Лиза будет недовольна, когда увидит его на крестинах. И в то же время на душе было радостно оттого, что он снова увидит ее перед тем, как уехать навсегда.
***
Огромный сад старинного родового поместья стал местом развлечения для всех жителей Карелинки. На этот раз праздник отмечался не в селе, а в усадьбе Карелина, возле господского дома, который сельчане называли меж собой хоромами. Среди цветущих клумб и кустов орешника для всех был накрыт стол с восхитительными яствами. Народ плясал и веселился от души. Словом, праздник был в самом разгаре.
Возле фонтанов, в райском уголке рядом с домом, в тени цветущих декоративных кустов, сидела Лиза в окружении самых близких и важных слуг. Рядом с ней стоял Лев Ильич.
– Как Вы, княгиня? Вам уже лучше? – заботливо осведомился он.
– Я почти счастлива, доктор, – Лиза слабо улыбнулась.
– Было бы чудесно вычеркнуть это слово: почти...
Лиза сидела в широком плетеном кресле и была как никогда красивой. Глядя на молодую княгиню, Лев Ильич отметил, что материнство, это возвышенное, величайшее чувство, сделало ее еще краше, несмотря на бледность щек и едва заметную розоватость губ. В огромных зеленых глазах Елизаветы Ивановны Карелиной лучился чистый и глубокий свет, а блестящие мягкие шелковистые волосы, слегка растрепанные ветром, еще больше подчеркивали красоту плавных и правильных черт ее лица.
– Сейчас принесут малыша, – продолжал доктор. – Хоть ему ничего и неведомо о суете мирской,
– Катя как добрая бабушка для моего сыночка, – заметила Лиза.
– Это материнское чутье подсказало Вам выбрать ее нянькой, хоть были служанки и помоложе. И, надо заметить, Вы не прогадали.
– Тогда, и только тогда могу я быть спокойной, Лев Ильич, когда знаю, что мой сын в ее руках. Но когда я поправлюсь, я сама буду заботиться о нем, и мне не помешают никакие традиции. Тут уж я не уступлю. Это мой сын, и я сама буду ухаживать за ним, как подсказывает мне мое сердце. И для меня не будет других законов, кроме веления души.
– Разумеется, княгиня, так и будет... А я, в меру своих скромных сил, помогу Вам. Скоро Вы полностью поправитесь и сможете ухаживать за ребенком.
Карелин, горделиво и счастливо улыбаясь, подошел к жене. По столь торжественному случаю он надел праздничную крестьянскую рубаху и штаны. Несмотря на то, что князь был одет как простой землепашец, Лиза никогда не видела мужа таким красивым и гордым. Она откровенно залюбовалась им, ослепленная его красотой.
Карелин сел рядом с женой и взял ее за руку.
– На радостях все сошли с ума, – сказал он тихо.
– Это все благодаря твоему великодушию и благородству, Александр.
– Нет, Лизонька. всё изменилось, благодаря твоему доброте и сердечности. Изменилось не только вокруг меня, но и в моей душе.
Лев Ильич тактично отошел в сторонку. Федор смотрел на Лизу издали. Душа его страдала от мучительной любви и жгучего, запоздалого желания вырвать ее из рук другого, хотя он понимал, что все напрасно. Лаврецкий видел, как Александр говорил что-то Лизе, а она улыбалась ему в ответ, и ревность заставляла его сердце биться чаще и сильнее.
– Николая так и не нашли, Лиза, – сказал жене Карелин. – Я дал доктору слово, что ты сама решишь, как поступить с ним, но его нигде нет. Забудь о нем на время и улыбнись. У тебя чудесная улыбка!
Александр наклонился к Лизе и поцеловал ее в губы, но почти тут же выпрямился, услышав приближающиеся к ним легкие и быстрые шаги.
– Александр... о, прошу простить меня, княгиня! – обронила Наташа, пряча свою злость и досаду за любезной улыбкой. – Крестьяне ждут тебя, чтобы начать пляски, ведь по обычаю их открываешь ты.
Наташа тоже оделась по-простому, подобрав для своего наряда цвета рода Карелиных: белый и голубой. В ее взгляде сквозила мольба, но Александр резко отвернулся от нее.
– Передай им, пусть начинают без меня, – грубо ответил он. – Лиза не может плясать... Хотя, постой... я сам скажу им об этом...
Карелин ушел, и Наташа неотступной тенью скользнула за ним. Лиза тоже встала, желая пойти следом, но в это время к ней подбежала Нюшка.
– Барыня-матушка, – затараторила она, – только что вот подъехали три экипажа. Графья, вроде, какие-то со слугами своими. Графиня-то говорит, что подруги вы с ней... Катя их, видать, знает... они наследника расцеловали, а сейчас сюда поспешают... Барыня велела величать ее графиней Румской... (прим: Румя – город в Польше)