Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
Она не боялась, Розали уже была сильной, устойчивой, предельно здраво мыслящей в такой ситуации. Но, подкосило только одно – любовь. Она чувствовала, как сердце разжигалось горечью, как часто мерзли руки от недостатка тепла этого человека, как слезы увлажняли ее лицо с каждой мыслью о нем.
Она не видела его давно, но верила тому, что скоро все вернется на свои места. Но каждый прошедший час заставлял чувствовать безумную боль в грудной клетке. В ее разуме рождалась мысль о том, что он не будет и не хочет искать ее, но с каждым разом Розали хмурилась и гнала эти мысли в самый дальний край
Первый день она была обездвижена. Не могла ничего делать и не говорила. Горничная кружила вокруг девушки, проверяя ее состояние, а объяснение было лишь одно – шок. Со вторым днем Розали взяла всю волю в руки, проверив комнату на наличие каких-то острых, режущих предметов, которых не оказалось не в одном уголке. Проверила окна, которые были заперты, не поддавались тому, чтобы их открыли и были устойчивые после долгих попыток девушек разбить стекло. Все попытки были тщетны, на нем отнюдь даже трещины не появилось.
На третий день она опустила руки, ляг на кровать и душевно страдая, далеко не понимая из-за чего больше разрывалась душа. То ли от Нильса, который был в неизвестном для нее нахождении, то ли от раненого Гарри, при воспоминании которого тряслись руки, то ли от бабушки, которая была не меньше шокирована, чем остальные свидетели такого жуткого сценария.
Розали со временем признавала свою слабость перед Нильсом, и тогда ее живот гадко скручивался от тоски, страха и жути. Слезы ручьем заливали ее лицо, а истерическое состояние не в первые охватывало девушку, когда приходила горничная давая успокоительное, а за тем и снотворное.
Ее заключение было похоже на психиатрическую больницу, не больше. Закрыта в четырех стенах, с режимом, вокруг ходит горничная, присматривая за ней и пичкая лекарством, заставляя ее есть, а она в терзаниях воображает себе, что ее спасут. Розали бредила тем, что сейчас появится он, около нее и часто, ночами, когда ей удавалось уснуть самой на пару беспокойных часов, она просыпалась в поту и криком, не обнаруживая его рядом с собой.
Это были не три дня, это было, словно несколько недель безудержной боли, страданий и потери себя самой в мучении. Но это было еще не самое страшное, что могло произойти с девушкой в этом доме, и как жаль, что она этого не понимала.
Двери в комнату открылись, моментально пробудив чуткий сон девушки, и тогда она дернулась, настороженно присев и посмотрев на вошедшего гостя.
Это был Найджел.
Со спокойными чертами лица, молодой человек подошел ближе к кровати девушки, в упор, глядя не страдалицу, которая была менее, чем вымученная и вытрепанная своими мыслями. Найджелу показалось, что уж слишком она явно показывает свои эмоции, как рассказывает горничная, и, решая проверить, наведался к Розали, которую он не видел под строгим запретом отца.
А ведь Филиган знал своего сына, и не зря держал их на расстоянии трех этажей, а так же, на двух противоположных крыла дома.
– Господи, и впрямь зарыданная, не соврала старуха, – покачал головой парень, усмехнувшись себе под нос. Розали подтянула под себя ноги, тут же почувствовав исходившую опасность от этого человека.
Розали молчала, она не будет говорить с теми, кто так обижает ее, ее семью и друзей. Кто
– Молчишь, – едко заметил парень, сунув свои руки в карманы брюк, расправив плечи. Он казался могущественным, сейчас, в этот момент, потому что мог сделать все: обидеть, ударить и убить. Девушка, напряженно насторожившись, наблюдала за каждым движением сына Хоффмана, который исследовал ее внимательным взглядом.
– Знаешь, очень странно, что Веркоохен еще не тут, – вновь заговорил молодой человек, с интересом заглядывая в ее темные глаза, которые Розали отводит. Она вспыхнула, тут же разозлилась, от дрожи тела до горького кома в горле. Он ищет ее, и он ее найдет.
Найджел сделал шаг к кровати, а темноволосая тут же, молниеносно встала с другой стороны. Нельзя было показывать страх, но отвращение и мерзость, что шло от этого парня, заставляло ее отдаляться как можно дальше. И как бы она не хотела казаться смелой, храброй, у нее не выходило. Страх и ужас читался по глазам, по каждому резкому движению, а нервная система была на срыве. Ее пальцы тут же сложились в кулачки, когда парень улыбнулся ее встревоженной реакции.
– Может, на самом деле, твой Нильс тебя не ищет? Может, ты ему не нужна, а, Рози? – спрашивает Найджел заглядывая на поднос, который несколько часов назад принесла горничная, но на подносе так и остался не тронутым суп с хлебом и пахнущие свежие булочки с каким-то соком. Она не хотела есть еду этих животных. Она не хотела есть, как животное, за которым ухаживают, кормят и к чему-то готовят, каждый раз запирая двери на три поворота ключа в замочной скважине. Она не зверек, которого можно кормить и пинать.
«Я не собака, я – человек» – каждый раз убеждала себя Розали, и три дня были мученьем и испытанием, когда девушка из всех сил боролась за то, чтобы не подтянуть к себе кусок хлеба и буквально глотнуть его. «Лучше умру, чем съем их харчи…».
– Ну же детка, посиди со мной, – Найджел присаживается на кровать, похлопав по постельному, призывая к себе кареглазую. Она же, в свою очередь тут же похолодела, и, не слушая его, отходит к окну.
Найджел наблюдал за ней и наслаждался ее реакцией, ее глазами, ее каждым мельчайшим движением. Он дал понять сразу, кто главный, а кто загнанная в клетку птица. Но, Найджел точно знал, что даже будь клетка закрыта, та будет порхать по ней, не подчиняясь и борясь с тем, что ей преподносят.
– Правильно, бойся меня, девочка, ведь, когда Нильс придет, я убью вас двоих, – зло и ликующим голосом от победы, от той победы, которая сломает жизни двоих людей, Найджел повернулся в сторону Розали. Девушка с ненавистью, что засело в сердце, смотрела на парня. Ее тело продолжало дрожать, а желваки заиграли по лицу, когда она сцепила зубы.
Ненависть – это не то слово, что она чувствовала. Это был какой-то по-своему новый термин, новое значение ненависти, стадия, которую трудно понять, только почувствовать. И ей казалось, что дай кто-то в руки нож, она убьет этого напыщенного ублюдка, что пугает ее, что ломает и рушит всю жизнь. Заново.