Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
Ожидание убивает. Ожидание губит душу. Ожидание ломает сознание. Розали перестала надеяться, и три дня, которые она безмолвно верила в лучший конец – угасло все. Нильс не приходил, ее никто не спасал. Значит, она сама за себя.
Жизнь жестока, не так ли? – как же иронично.
– И куда же ты побежишь теперь? – раздался черствый и надменный голос Найджела, который наблюдал за тем, как быстро ломаются все надежды девушки.
Но он не знал, как сильна духом девушка, не знал, что она пережила прежде, не знал как сильно она изменилась со своим
Но бороться она могла и сейчас она это и делала. Доказывая, очередной раз, доводя окружающим о своей сильной борьбе, и выдержке – она побежала по снегу, по сугробам, почти оголенная и запыханная в сторону леса.
«Пусть лучше замерзну, пусть лучше умру, пусть меня никто не найдет… пусть лучше останусь одна, чем буду выносить эти издевательства…» – проговаривала она в своем разуме.
И как быстро все ломалось, трескалось, разбивалось на все части ее рвение и не упокоение, когда ее руку ухватил догнавший ее Найджел. Это был уже конец всему живому, что осталось в ней, и конец тому, что цвело в ее душе. Все гибло и изнывало от недостатка всего того, что одним разом отняли.
Это было несправедливо.
В грубой форме, с доставлением боли и ужасным криком девушки, Найджел тащил ее, словно последнюю заблудшую дворнягу, к которой чувствовал полное безразличие. Часто кидая ее в снег, и тут же хватая за волосы, что приносило адскую боль, он поднимал ее. В забор, который так быстро преодолела Розали в первый раз, Хоффман постарался, чтобы она ушиблась всем телом в первый попавшийся косяк.
Но она не завыла от боли, что так желалось ей на тот момент, она лишь до боли сжала кулаки, приходя в себя. На снег упали красные капли крови, после того, как девушка с силой сжимала кулачки, врезаясь ногтями в ладони. Ни какая боль в теле не могла задушить ее страдание, что было внутри ее разума и сердца.
Не было той боли, которую она могла бы сравнить с болью души. Физически невозможно было страдать, раны всегда заживают…
Найджел впихивает девушку обратно в комнату, ту же самую спальню, откуда та вырывалась с большей надеждой, и которой так быстро не стало.
Парень не жалея силы, толкает бедняжку, и та, не долетая до кровати, падает на пол. Вновь ушиби и тихий плачь.
– Мерзкая тварь, вставай! – зло прокричал парень, находясь около дрожащего тела лежащей на полу девушку, у которой и сил-то не было самостоятельно встать на ноги. Но Хоффман младший был взбешен ее поступком, побегом, тем благородством, которого не должно было быть.
Найджел ненавидел всех, кого что-то связывало с Нильсом Веркоохеным, и это он уже не осознавал, а по реакции и даже рефлексу пнул лежащую девушку, которая скрючившись, перевернулась на спину.
Глаза были наполнены слез, а щеки счесаны. По виску стекала небольшая струйка крови от удара во дворе, а грудная клетка с легкими пылали от сдерживания какого-либо плача, и только тело вздрагивало в конвульсиях, когда она затаив дыхание, молчаливо и так ненавидяще
Найджел рассержено нагнулся, и, хватая ее за ткань одежды, подхватывает тельце девушки, окинув ее на кровать. Шелк разошелся по швам, но и сейчас он не был готов остановиться. Молодой человек, не теряя момента, залезает на кровать, принуждающее, притягивая к себе девушку.
Его руки с охотой рвут остатки халата, разрывая его, как ненужную тряпку, пока из Розали выбивалось затрудненное дыхание, а позже прорезался крик, да такой, что заставил буквально на секунду застыть самого Найджела.
Парень опускается к лицу девушки, пока она вжимается в кровать, пытаясь сделать расстояние как можно больше, но дистанция уже была слишком близка, чтобы ее избегать.
– Твой крик ласкает мои уши. Я готов делать тебе больно ровно настолько, пока ты не задохнешься от ощущений, но ты выдержишь все, поверь, я тебя заставлю, птичка, – мягко, так нежно и до боли устрашающим голосом говорит парень своим обжигающим шепотом. Розали переводит давно равнодушный взгляд на чужого и до одури гадкого человека.
Она хотела закричать, выпалить все свои эмоции горечью, с жадностью заставив злиться этого парня, который казался, был рад ее испугу. Но испуг был только внутри, девушка старательно отыгрывала себя в роли равнодушной заключенной, которую преследуют неудачи и просто неудачная жизнь, которая сложилась не совсем так, как следовало бы.
Казалось, что за все свои грешки, она давно оплатила. Тогда почему ее вечно что-то карает, почему вокруг так много несчастья? Девушка поняла только одно: ее жизнь вызывает отвращение. А это не исправить ни бабушке – психологу со стажем, ни Нильсу, который заблудившись, потерялся в неизвестном направлении.
Найджел вернул ее в реальность, когда приложил руку к маленькому горлышку девушки, и та, даже не дернувшись, только продолжала смотреть ровно в его глаза. Но ее тело не смогло спрятать свои эмоции ощущений, когда Найджел поместил вторую руку на оголенные бедра девушки.
Она закричала, во весь голос, приложив максимум усилий, когда чувствовала его руку на чувствительной коже. Что касается молодого человека, он лишь со злобой наслаждался криком девушки.
Ее одичалые и резкие движения извивали ее тело, боролись с той напастью, с которой нападал на нее Хоффман, крепко держа ее кожу в своих руках. Это не было нежное прикосновение, это не был сам Нильс.
Его касания приводили ее в истерическое состояние, когда ее горло пылало от того усердного ора, на который она была способна. Ощущения для девушки были такими жгучими и болезненными, что казалось тысячи иголок проходят по ее бедру.
Ее состояние можно было почти описать одной из фобий, и только один человек мог коснуться ее без вреда девушки. Но оказалась ли бы это правда, если бы после Найджела, к ней коснулся Нильс? Смогла бы девушка овладеть собой и не оттолкнуть того, кому принадлежало ее сердце и душа?