Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
Само слово «Вера» в его устах приобретает значение презрения и выдуманного феномена, что весьма расстраивает меня. Нильс Веркоохен должен знать ее, должен жить ей, должен ощущать ее своим чувством, даже представляя собой жестокого парня. Даже бесчувствию есть граница.
– У каждого она разная, Нильс. Возможно, ты этого еще не осознал, но это так. Это то, что у тебя с рождения, это то, что сопровождает тебя рядом всю жизнь, и это то, что будет с тобой, когда придет твоя пожилая смерть.
Бейли увлечен дискуссией, поочередно разглядывая на нас, и сам, рассуждает в голове, кто прав, а кто нет, но дает нам волю оспаривать друг друга. Но разве это не очевидно, что я права? Дискуссия должна была перейти в конец после моих слова, но Веркоохен меняет весь поворот
– Докажи мне, Розали, что у меня была когда-либо эта «вера». Посмотрим, насколько ты уверена в своей теории, – усмехнулся он, будто знает, что я уже проиграла. И теперь это действительно вызов. Я задумываюсь под пристальными взглядами студентов, как и самого парня. Да, он не болен, у него есть деньги, он довольно умен… Но всегда существует один единственный фактор, который опровергает все и вся. И такой, к стати, нашелся в моем кармане.
– Допустим, что ты не всегда был таким уверенным в себе, Нильс. Каждый добивается успеха и независимости сложным путем, что полон барьеров. И скорее всего ты перетерпел то, что не смог бы одолеть каждый. В твоей жизни была сложность, преграда, которую бы бойко переборол. Вера всегда была с тобой, особенно когда ты был ребенком и думал, что будешь делать завтра, со своей завязавшийся проблемой, что была не решаема на то время, – слова даются слишком трудно, но Нильс сидит и сердито пронзает меня своими ярыми глазами. Я чувствую, как его ненависть растет, а глухой звук треснутой ручки, заставляет меня вздрогнуть, сжимая ноги под стулом. Конечно же, я говорила то, что увидела за все время, находясь рядом с Нильсом, и я понимала, что его барьер – я. Он одолел меня и стал сильней. – Все, что нас не убивает, делает нас сильнее, – договариваю свои слова, чувствуя напряжение и ярость, той самой, которой он сейчас душит меня на расстоянии.
Его трудностью в юном возрасте была только одна я. Не решаема. Неизменяемая. Я была мучительницей много-много дней, и я жалею об этом искренне, всей душой. Он должен мне разрешить показать, что все далеко не так, как он считает или видит. Я не та Роуз. У меня есть чувства, есть эмоции, есть непоколебимая Вера в себя! Я не причиню ему больше вреда, как и никому в округе.
– Мои помехи тебя не касаются, Прайс, особенно мое детство и все, что с ним связано. Но я точно знаю, что люди не меняются, особенно когда те являлись той же помехой чужого детства, – черство заговорил парень, глядя строго мне в глаза, а затем развернулся к группе, громко продолжив: – Люди теряют веру! Сейчас двадцать первый век на дворе и твоя мораль о человечности, о высшем небесном Господине, любой или иной любви, а тем более веры не существует. Что мы делаем? На улицах легко могут избить человека, убить, заставить сделать что-либо не по своей воле, а полицейские и пальцем не двинут, высасывая из граждан деньги. И вы серьезно полагаетесь, что обратись человек к вере – все станнит беззаботным, добрым, светлым и хорошим? Чепуха! – последние слова он преподнес профессору, что сложил руки на груди, внимательно выслушивая своего ученика. На этом Веркоохен не остановился: Болезнь? Сейчас не средневековье, Розали, чтобы молиться о выздоровлении, стоя перед иконами на коленях в святых храмах. Мы лечимся за свой счет и средства! Мы в вечных поисках денег, которые спасут нашу и без того жалкую жизнь. Миром правит то, что люди хотят удовлетворения, отдыха, комфорта, легких грязных денег и благополучности. Вера тебе не поможет в том мире, который вокруг нас, ибо каждый готов предать другого, ради своей выгоды. Разве не так, Роуз? – его порыв заставил подняться его на ноги, облокотившись на стол руками, пытаясь доказать студентам, как я была не права. И у него это до ужаса хорошо вышло. Большая часть группы завыла в подтверждение. – Знаете ли, чем я все это докажу? Собой. Именно я буду делать так, как хочу, что хочу и когда захочу. Где мораль такого поведения? – В выживании среди таких же, как и я. Таких же, как и весь Нью-Йорк!
Нильс понимает, что такими видными фактами опроверг мою мысль, оставив меня с несколькими предложениями в кармане. После его речи, меня мало
– Как бы ты того не желал, твоя юность было складной, так же, как и Вера. Конечно, возможно, что не у каждого верование в лучшее и светлое, в благое дело, но она есть, Нильс, как бы того не отвергал! Каждый из нас хотел бы иметь что-то дорогостоящее, но к этому нужно стремиться. Стремиться с Верой. А дороговизна может быть, как и сама душа, так и картина в миллионы долларов на аукционе! И это уже ваш выбор, что для вас ценнее, – мой отпор слишком легкий, но его хватает, чтобы дискуссия пришла в два разногласия и никто не принимает из нас друг друга адекватно. У нас слишком разные моральные ценности, эти чертовы приоритеты, даже душа принадлежит двум разным мирам!
– Повторяю, Прайс: мое детство тебя не касается! В нем не было никаких помех, кроме парочки недругов и заниженных оценок от учителей! Не лезь туда, куда тебя не просят!
– Единственное, что тебе не по силу, Нильс, так это склонить меня в тот мир, который ты видишь своими глазами – а именно бескрасочный. Мои ценности, желания, надежды, Вера… а в частности и свобода – это мое, оно личное, и я не дам разрушить мои приоритеты, – не могу больше смотреть в его пронзительные глаза и отворачиваюсь, вбирая больше воздуха, нервно поправив выбившиеся локоны за ухо.
– Нью-Йорк тебе не твоя величественная Англия! Тут не театр, а настоящая жизнь, где нужно уметь выживать! И мой тебе совет, милочка, смени свои приоритеты в сторону этого города, – хлопает он ладонью по столу, зверски закричав на меня. В данный момент, когда мы перешли на личные темы, мы существуем только вдвоем, и никого больше. Мое сердце отбивает свой ритм, а нервы вновь на пределе, как и эмоции.
– Нильс, не стоит так ярко высказывать свои эмоции, сейчас лекция литературы, а не…
– А как выживать тем людям, которые не будут идти по головам слабых? Как выживать тем, кто будет справедлив? Как выжить, если ты являешься, может, и слабым физически, но сильным духовно? Разве людей не спасет то, что они смогут выжить с помощью своей мудрости, оставаясь людьми, а не эгоистичными, циничными тварями? Первобытное выживание – вот, что ты предлагаешь! – перебиваю профессора, повысив голос, так же спрыгивая со стола, показывая свою реакцию на то, как он явно унизил меня тем, что я англичанка и как я приближена к силе духу и Веры. Я сильней его, и возможно его кулак ему поможет при драке, при боли – он сломается, как сухой хворост.
– Ответ на твои вопросы прост, Прайс: либо исчезнуть с лица земли, либо подчиняться тем, кто стоит выше тебя. Конец только один – выбор за тобой, – говорит он спокойно, и по его лицу не сверкает улыбка, но глаза злорадствуют моей слабости. Мои живот скручивает от туги стыда, а в горле ком, и я точно знаю, что если скажу еще хоть слово, то эмоции возьмут вверх, а голос в порыве вздрогнет. Но сейчас я должна защититься, я должна показать хотя бы сейчас, что он не прав. Чертовски не прав!
– Тогда лучше исчезнуть и вовсе, – тихо выговариваю я, устремив взгляд прямо в его осуждающие глаза, что полны жесткости и холода. По щекам стекают первые слезы, и я не могу судить его за такие слова, которые он бросил только что на всю аудиторию. В Англии такие же люди, как и здесь, но они светлее, чем та тьма, что поселилась в сердцах этих людей.
– Розали? – обращается ко мне Бейли, очевидно замечая мои слезы, которые уже начали литься потоком. Я нервно дышу, проклиная себя тысячи раз за то, что захотела говорить об этой теме, связывая себя с Нильсом. Я могу думать только о том, что Нильс мог действительно стать дьяволом – падшим ангелом. Он ни во что не верит, как и в меня. Чего я добивалась проверяя его? Чего, черт возьми?
Лишний раз убедилась в его внутреннем чудовище, монстре, дьяволе!
Окончательно сломив себя на этом, я не могу больше бороться. Пробовать что-то новое, это встреча с новым провалом, и я уверена, что Веркоохен приложит все усилия, чтобы затянуть на моей шее кнут, потянув обратно к себе. Сражение было проиграно еще в начале затеи о битве.