Необручница: На острове любви
Шрифт:
Пошевелился, и от его рук брызнуло в стороны несколько алых искорок. Я подошла, словно провинившаяся служанка, опустив голову, за наказанием. Господин молчал, лишь сделал глоток, не меняя позы.
Я опустилась перед ним на колени. Господин не оттолкнул, просто молча наблюдал за мной, как я расстёгиваю ему штаны. Не сделал ни единого движения, чтобы помочь или помешать. Помедлив, я запустила руку, и мы оба синхронно вздохнули — сир Брис от прикосновения, я больше от неожиданности. С трудом попробовала вытащить орган, было страшно, вдруг поврежу, сделаю больно, или натянувшаяся ткань надавит на него.
И вот он был в моих руках. Сир Брис отпил вина, словно ничего особенного не происходило. Но стоило мне взять его в рот, как я почувствовала напряжение во всём теле господина. Он рвано вздохнул. Ещё и ещё.
Вспомнив про свойство фрукта акадо, я постаралась уговорить себя привыкнуть к терпкому и чуть солоноватому привкусу, заполнившему мне рот. В самом деле, розовое достоинство сира Бриса оказалось велико, чтобы целиком поместиться в рот.
Вспоминая, как это делала госпожа, я начала игру. Господин не вмешивался, делал вид, что ему всё равно, допивая вино, но его дыхание и лёгкое мычание доказывали — я была на правильном пути, как бы это двусмысленно ни прозвучало.
Глава 4, в которой подтверждается договор
Постепенно и сама войдя во вкус, стараясь не обращать внимание на головную боль, я быстро довела сира Бриса до экстаза, но моя неопытность преподнесла мне сюрприз. Участившееся дыхание над моей головой и отрывочные постанывания переключили мои ощущения на слух. До меня будто внезапно дошло — я и сир Брис? Господин маг, о прикосновении к которому я не смела мечтать, благодаря мне сейчас забыл о том, что было для него значимо прежде, — о верности жене.
Эта случайная мысль однажды вернётся ко мне, чтобы помочь осознать свою власть над мужчинами — от лумера до короля. Власть простого прикосновения, когда отключается разум и все ощущения скапливаются в одном месте, но после — после становится хорошо во всём теле. Разве это не чудо?
Пока я думала, сир Брис немного подался вперёд и положил руку мне на затылок, прижимая. Затем всё-таки опомнился, будто вспомнил, что я не его жена и он позволил себе лишнее, убрал руку, расслабился, но очень скоро содрогнулся. В горло мне хлынул гейзер, и, не имея опыта в подобном деле, я растерялась, машинально сглатывая горячий жидкий жемчуг.
Не была уверена, продолжать или нет — то, что было у меня во рту, продолжало сохранять свою форму, а значит, резерв не был снят, как положено; сир Брис сидел неподвижно, приводя дыхание в норму и пока не произнося ни слова. Я отстранилась по другой причине — губы и нёбо начало печь, словно я съела пряность, а горячий поток разделился — быстро ударил, словно крепкое вино в голову, и потёк по горлу, остановившись на уровне груди. Я с удивлением отметила, что головная боль мгновенно прошла, а тепло, распространяющееся изнутри, разжигает пламя на моих щеках.
— Это было лишнее, — мужской палец вытер каплю, просочившуюся в углу моего рта. — Не обязательно глотать, Ана… Благодарю.
Это значило, что я могу быть свободна? Но… Захотелось оглянуться на дверь, чтобы убедиться — сира Риза за моей спиной нет. Я подавила желание и поднялась с колен, требовавших смены положения.
Сверху сир Брис тоже выглядел недурно. Он успел распахнуть ворот рубашки, пока я выполняла свои обязанности. Напряжённый орган продолжал вертикально вздыматься, подрагивая, но господин, не обращая на это внимания, зачем-то полез в карман. Я думала, он достанет платок, чтобы отереться, но вместо этого ко мне протянулась рука, на ладони что-то лежало, в сумерках не различимое. Я не взяла предложенное, а медленно расстегнула обе пуговицы на своём шлафоре, сложила его на диване, стянула штанишки из-под ночного платья и вернулась к господину, ожидая его приказаний. Что спросить и как, я не знала.
Он поднёс к губам кубок, с досадой увидел, что тот пуст, и опустил протянутую руку с возможным подарком:
— Что ты, Ана?
— Как вы желаете продолжить, господин?
От моего голоса он не просто вздрогнул, приподнялся и снова развалился в кресле. А мне вдруг стало смешно, потому что я догадалась о причине его удивления: он впервые услышал меня за два месяца, ибо необходимости в наших диалогах раньше не возникало.
— Как? — повторил за мной растерянно.
Ну, откуда я знаю, как ему легче будет сбрасывать эту свою лишнюю магию? Я кусала губы, их всё ещё пощипывало, да и возвращаться на колени не хотелось. Мужчина в кресле молчал. Понятно, решила, я, надо, как с госпожой и, чтобы не смущать его своей внешностью, о чём он, наверняка, сейчас думал. Уже то, что он не прогнал меня, позволил касаться себя «заплесневелой корке», мне внушило толику благодарности.
Я прошла к столу за его спиной и легла животом, уперевшись ногами в пол, повторяя позу госпожи. Мне казалось, прошла целая вечность, пока кресло скрипнуло, выталкивая седока, и мягкие шаги приблизились сзади. Я грела собой столешницу, начиная замерзать в области живота, тогда как разгорячённому лицу приятно было касаться гладкой прохладной поверхности.
Руки нерешительно легли на мои бёдра. Сир Брис раздумывал.
— Сбросьте резерв, господин, прошу…
Сказал бы уж уверенно: «Уходи, Ана!» И у меня появилось бы оправдание перед сиром Ризом. Но господин всё медлил. Прошла минута или две. Я поёрзала, чтобы потереть заледеневший живот о стол. Раз не выгонял, значит, сиру Брису просто требовалось время. Интересно, какие слова нашёл бы для него Райан в эту минуту?
— Ана, ты готова подтвердить договор? — глухо спросил голос позади меня.
Я задумалась всего лишь на мгновение, ведь решение было уже принято, и ртом я брала господина не только из милосердия, а если приравнять заботу об Эдрихамах таким образом. Кроме того, мои родители никогда не смогут вернуть взятые гольдены. Да, теперь я понимала, почему мать боялась, что отец разгневается, когда узнает о сделке. Возможно даже, что монеты хранились положенное время, а потом были стремительно потрачены. Отец мечтал о новой лодке, а сестрам нужна была целая обувь. Да и брату наверняка перепало, он уже спал в отдельной кроватке, никому не мешая. Моего возвращения, я это знала, никто не ждал.
— Да, сир Эдрихам.
Он вздохнул, будто собирался прыгнуть с утёса в пучину. Не знаю, стоило ли развернуться на первых словах клятвы или принимать её вот так, обратившись задом к говорящему, но, наверное, меня бы развернули, если бы потребовалось. Поэтому я не сдвинулась с места, напоминая себе пойманную найлу, у которой, прежде чем перерезать горло, просили прощения за вынужденную жестокость.
— Я, Брисандр Эйген Мархвелл Эдрихам, подтверждаю свой договор с Аной Гурайд[1] и готовность выполнить свою часть договора.