Необъявленная война: Записки афганского разведчика
Шрифт:
Любим мы, афганцы, оружие. В семье нередко и гроша на хлеб не бывает, а вот для покупки хорошей винтовки деньги всегда найдутся. Продаст хозяин последний халат на базаре, выпросит в долг у соседа, но на саманной стенке его убогого жилища обязательно будет висеть винтовка… Любовно ухоженная, с прочищенным стволом, со смазанными оружейным маслом затвором и курком, готовая в любую минуту на зверя, а если надо, и для защиты от дурного человека.
Владеть оружием учат сызмальства и мальчишек и девчонок.
Помню, с каким волнением
— А что, только одна винтовка на весь караван? — полюбопытствовал я у Мамата…
— Мы не из бедных, в каждой семье по нескольку стволов… винтовки и автоматы… Кочуем, без оружия нам нельзя… Особенно в такое смутное время, — говорит караван-баши.
Звездная ночь приносит в ущелье сырость и холод. Мамат поплотнее закидывает полу замусоленного, видавшего виды халата, норовит поближе боком пристроиться к костру.
— Значит, это мой последний привал? — уточняю я у него.
— Граница рядом… Пришли, я свое дело сделал. Расходятся наши пути-дороги. Тебе в Пакистан, а мне на родной земле пасти. К утру придут за тобой, — говорит караван-баши, попыхивая трубочкой…
— Да кто придет? — интересуюсь у Мамата.
— Кому надо, тот и придет…. — уклончиво отвечает он. Подбросил кизяка в костер, хватило яркое пламя, сказал, зевая: — Шел бы ты, парень, в мой шатер. Поспал бы часок, другой… Сил набрался… А я разбужу, когда придут.
— Да я вроде и спать не хочу…
— Поспи, поспи, наберись силенок, неизвестно еще, что ждет тебя на чужбине…
…Это только казалось, что спать не хочу. Не успела голова к теплой кошме прикоснуться, как глаза сами закрылись. Тело стало легким, как пух… Стоило чуть пошевельнуться, и вот я уже в воздухе, парю над белыми облаками, лечу, куда не знаю сам. Неожиданно мелькнула тень, тревогой отозвалось сердце. Тень все ближе и ближе. Вдруг явственно вижу перед собой родное лицо. Грустное, со слезами на глазах. Гибкие, мягкие руки звали к себе. Это были руки моей Джамили… Я так верил, что встретят, обнимут меня за воротами Пули-Чархи…
— Не смотри понапрасну по сторонам, дружище, — сказал мне Ахмад… — Джамиля не придет на встречу… Она пропала неизвестно где…
И чтобы как-то рассеять мою печаль, подбодрить друга, сказал уверенно и громко:
— Не тужи, Салех. Ты обязательно встретишься с ней. Мы найдем Джамилю…
А зачем
— Да проснись ты, наконец, парень… Скоро солнце встанет, а он дрыхнет без задних ног…
Я открываю глаза и вижу нависшие надо мной черные, нахмуренные брови, пухлые, цвета переспелого граната, губы.
— Наконец-то! Соизволил проснуться… А не подскажете ли, уважаемый, какая нынче цена на лазурит в Кабуле?
Услышав эти слова, я окончательно проснулся. Смотрю на злые, как у дикой кошки, глаза, отвечаю, как и положено в таких случаях:
— Революция не повлияла на цену лазурита. Вы имеете желание приобрести этот чудесный камень?
— Да, имею… Я люблю все красивое.
Сомнений не было, мы обменялись словами пароля. За мной пришел человек с той, чужой, стороны. Кого угодно я мог представить в этой роли, но только не караванную красавицу — не Гульпачу.
ГЛАВА XIII
Немного пришлось нам с Гульпачой топать пешком. Границы фактически не существовало. Никаких пограничных полос и полосатых столбов, строгих пограничников с собаками. Просто узкая тропа вывела из ущелья в долину, которая на географических картах принадлежала уже другому, как принято говорить, сопредельному государству.
— Вот мы и за границей! — объявила Гульпача.
Остановилась, сняла с плеч пузатый вещевой мешок, ладонь ко лбу приставила. Смотрит на бетонную дорогу, что змеей извивается среди узких зеленых полос, огороженных где саманным дувалом, где проволокой колючей, а где тяжелыми камнями. Ждет кого-то, головой недовольно качает…
И вдруг заулыбалась.
— Слава Аллаху! Появился наконец-то!
По шоссе навстречу к нам спешила машина. Вот она уже рядом, скрипнули тормоза, джип как вкопанный замер на дороге. Молодой парень с густой копной волос, в узких джинсах, с пистолетом за поясом акробатически выскочил из машины. Прижал руки к сердцу, улыбается подобострастно, низко кланяется моему проводнику.
Видать, не простая птица эта Гульпача, если мужчина перед женщиной сгибается в три погибели, как перед знатным саибом. Пытался с ней в дороге разговориться, остановила строго, по-командирски: