Необычайные приключения Арсена Люпена
Шрифт:
После искусного и спокойного допроса удалось вырвать у него несколько фраз, из которых выяснилось следующее. Два месяца назад после уличной схватки его привели в полицейское бюро, где он провел ночь. Утром его выпустили. У него была лишь мелкая медная монета в кармане. Когда он проходил через двор, два сторожа схватили его за руки и посадили в арестантскую карету. С тех пор он жил в камере № 24… Кормили там хорошо… спать было недурно… и он не протестовал…
Все это казалось правдоподобным. Председатель для пополнения следствия отложил дело до следующей сессии. Списки заключенных под стражу подтвердили приведенные факты: действительно, за восемь недель перед тем некий Дезирэ Бодрю ночевал в полиции. Освобожденный на следующий день, он оставил участок в два часа пополудни. В этот самый день, в два часа, допрошенный в последний раз Арсен Люпен вышел из следственной камеры. Итак, сторожа ошиблись? Или, введенные в заблуждение сходством, не смешали ли они этого человека с прежним арестантом?
Была ли эта перемена придумана заранее? Но тогда каким чудом мог удаться план, основанный лишь на целом ряде маловероятных удач, случайных встреч и чудовищных ошибок?
Дезирэ Бодрю отправили в антропометрическое бюро: там не нашлось мерки, соответствующей его приметам. Но скоро напали на его следы. Он жил милостыней, ночуя в домишках тряпичников, разбросанных у заставы. Год назад он исчез.
Сманил ли его Арсен Люпен? Это ничем не подтверждалось. Впрочем, и в этом случае история бегства арестанта осталась бы такой же загадкой. Из двадцати гипотез, которыми можно было объяснить таинственное приключение, ни одна не выдерживала критики. Только самый факт побега оставался вне сомнения. Развязка вполне оправдывала горделивые слова Арсена Люпена:
— Я не буду присутствовать на моем процессе.
XIV. Преследование по пятам
Через месяц самых старательных розысков загадка все еще оставалась загадкой. Однако нельзя же было бесконечно держать несчастного Бодрю в заключении. Было бы странно судить его: против него не было никаких улик, и он был освобожден, — только был отдан приказ оставить его под надзором полиции.
Эту мысль подал Ганимар. По его мнению, тут не было ни случайности, ни сообщничества: Бодрю был просто орудием в искусных руках Арсена Люпена. Если Бодрю окажется на свободе, через него можно будет добраться и до Люпена или до кого-нибудь из его шайки.
Ганимару дали в помощники двух сыщиков, и в одно туманное январское утро двери тюрьмы открылись перед Дезирэ Бодрю. Сначала он казался в большом затруднении и шел как человек, у которого нет намеченной цели. Он шел по улице «Санте» и С.-Жак. У лавки старьевщика он снял куртку и жилет; жилет он продал за несколько су и, надев снова куртку, отправился дальше.
Он перешел Сену. Скоро его обогнал омнибус Монмартр — С.-Мишель. Он хотел сесть в него, но в карете не было свободных мест. Немного подумав, он вошел в станционный зал.
В это время Ганимар подозвал своих сыщиков и, не спуская глаз с входа на станцию, торопливо шепнул: «Возьмите карету… нет, две, это вернее! Я поеду с одним из вас, и мы выследим его».
Приказание было исполнено. Но Бодрю не появлялся. Ганимар вошел в зал, в нем никого не оказалось.
— Какой я идиот, — проворчал он, — я забыл о втором выходе.
Действительно, станция сообщалась внутренним коридором с соседней улицей. Ганимар бросился туда и как раз успел заметить Бодрю на империале батиньольского омнибуса, огибавшего угол улицы. Ганимар догнал омнибус, но он потерял своих помощников и должен был продолжать свою погоню один.
Он пришел в бешенство и готов был без всякой церемонии схватить Бодрю за ворот. Не преднамеренно ли этот якобы идиот искусно разлучил его с помощниками? Он посмотрел на Бодрю, дремавшего на скамейке: голова его качалась взад и вперед. Его лицо с полуоткрытым ртом выражало невероятную глупость. Нет, это не был соперник, способный провести Ганимара; ему помог простой случай, вот и все.
На перекрестке Бодрю переменил омнибус на трамвай, шедший по бульвару Гаусмана, а потом он сошел с трамвая и беззаботно вошел в Булонский лес. Он шел из аллеи в аллею, возвращался, опять уходил… Чего он искал? Была ли у него цель?
После целого часа таких маневров он казался изнемогавшим от усталости. Увидав скамейку, он сел на берегу маленького озера, скрытого между деревьями, недалеко от скакового поля. Местность была совершенно безлюдна. Прошло полчаса. Выведенный из терпения, Ганимар решился вступить с Бодрю в разговор. Он подошел к нему, сел рядом с ним, закурил папироску и принялся концом палки рисовать круги по песку.
— Сегодня не жарко, — сказал он.
Молчание. Вдруг среди тишины раздался смех, счастливый, радостный смех, смех ребенка, который не может удержаться от него. Ганимар почувствовал, что волосы на его голове встали дыбом. Он так хорошо знал этот смех!..
Резким движением схватил он человека за его куртку и впился в него проницательным взглядом, еще более проницательным, чем тогда на суде. Да! Это уже не был тот человек, это был другой, настоящий!..
Толкаемый своими подозрениями, Ганимар уже видел отражение яркой жизни в этих глазах, видел крепкие мускулы под поблекшей кожей, а под уродливым разрезом рта ему чудился твердо очерченный рот того, другого.
— Арсен Люпен! Арсен Люпен! — едва внятно произнес он.
И вдруг в порыве злобы он схватил Люпена за горло, стараясь повалить его. Несмотря на свои пятьдесят лет, Ганимар был еще необыкновенно силен, тогда как его противник, казалось, не обладал серьезными средствами защиты.
Вот было бы превосходно, если бы ему, Ганимару, удалось вернуть мошенника в тюрьму!
XV. Разрешение необъяснимой загадки
Борьба продолжалась недолго. Люпен почти не защищался, но Ганимару пришлось выпустить его так же быстро, как он напал на него: правая рука сыщика тяжело и безжизненно повисла.
— Если бы вы изучали японский бокс, джиу-джитсу, — сказал Люпен, — вы знали бы, что этот удар называется по-японски «удитише-жи». Еще одна секунда, и я сломал бы вам руку, — прибавил он холодно. — Впрочем, вы получили бы только то, что заслужили. Как! Вы, мой старый друг, которого я уважаю, которому я добровольно открываю мое инкогнито, вы злоупотребляете моим доверием! Это нечестно, Ганимар!
Ганимар молчал. Этот побег, за который он считал себя ответственным, потому что он сам своим показанием ввел правосудие в заблуждение, казался ему позорным пятном, навсегда испортившим его карьеру.
— Боже мой, Ганимар, не огорчайтесь же! Если бы вы не заговорили на суде, я заставил бы говорить кого-нибудь другого. Подумайте, мог ли я допустить, чтобы Бодрю Дезирэ был осужден?
— Значит, на суде были вы сами? И вы сами стоите здесь, передо мной?
— Я, все я и только я!
— Возможно ли?!