Необыкновенные москвичи
Шрифт:
С каждым часом в медсанбате становилось все больше людей. Ливни размыли дороги, и эвакуация раненых в тыл происходила очень медленно. Между тем с боевых участков прибывали новые санитарные обозы, подходили нестройные группы солдат. Когда Николай вернулся, его место у печки было занято, и, потоптавшись, он прислонился к стене.
— Ну, как у тебя? — спросил сержант.
— В госпиталь посылают, — хмуро ответил Николай, уклоняясь от подробностей. Хотя он и не ощущал теперь особенной боли, врач, подозревавший трещину в кости, направлял его дальше на исследование.
— Попутчиками
— Да что у тебя такое? — спросил сержант.
— Нога вот... — ответил Николай сердито.
— Осколок, пуля? — поинтересовался светлоусый солдат.
— Нет, поскользнулся...
— Бывает... Перед наступлением обычно, — неопределенно сказал сержант.
Дрова в печке прогорели. Дымные тени густо бежали по тлеющим углям, и казалось — угли шевелятся, меняясь в оттенках. Легкие синие огоньки газа порхали над их живой светящейся россыпью.
Сержант, порывшись щепкой, достал уголек и нарисовал на марле глаза-точечки, нос и рот; подумав, добавил высокие изогнутые брови, отчего лицо куклы приняло удивленное выражение. Явившись в мир и увидев своего создателя, она как будто изумилась раз и навсегда.
— Как звать ее будем? — серьезно спросил сержант, вручая куклу младшей девочке. Та обменялась с сестрой взглядом, полным снисхождения к странным забавам взрослых людей.
— Наташкой или Анютой? Тоже хорошее имя.
— Ну-к что ж, — сказала старшая безразлично. «Можно и Анютой, если вы хотите этого...» — было написано на ее лице.
Подержав куклу в руках, видимо, для того лишь, чтобы не обидеть доброго человека, девочка в ватнике посадила ее на пол.
Из глубины коридора приблизились носилки, за ними шла Маша. Опередив санитаров, она пробежала мимо Уланова, коснувшись его халатом, и открыла дверь в класс. Носилки свернули туда, и Николай узнал своего комбата. Голова Горбунова безвольно покачнулась на съехавшей подушке, и Уланов вскрикнул, испугавшись, что раненый упадет. Почему-то сильнее всего Николая поразило то, что старший лейтенант оброс светлой бородой; нитка от бинта, зацепившись за волосы, лежала на его стиснутых губах.
Маша пропустила носилки в класс, вошла сама, и дверь за ней захлопнулась.
— Когда нас отправят, не слыхал? — спросил у Николая боец с перевязанным лицом. И Николай недоуменно посмотрел на него, не поняв вопроса.
— Еще насидимся здесь, — проговорил сержант.
— Не дорога, а наказание, — хрипло сказала старшая девочка. — Ни проехать, ни пройти...
— Машины буксуют, — добавила вторая, подняв на сержанта голубые, невозмутимые глаза.
Полная рослая девушка показалась в дверях палаты, и сержант окликнул ее:
— Сестрица, помогли чего старшему лейтенанту?
Голикова тщательно притворила за собой двери.
— Ох, товарищи, такая беда! — ответила
— Помирает? — спросил светлоусый солдат.
— Не стали оперировать, — пояснила Клава, — посмотрели только и сказали, чтоб назад несли. — Она покачала сверху вниз головой, как бы прощалась уже с Горбуновым.
«Комбат умирает!.. — ужаснулся Уланов. — Как это случилось? И что с моим батальоном?» — впервые, кажется, подумал он так — безотносительно к своей личной судьбе. Но, оказывается, он до сих пор был озабочен преимущественно своим участием в войне — на остальное у него как-то не оставалось времени. И это открытие ошеломило Николая.
— ...Душевно жалко, — услышал он низкий густой голос большелобого солдата. — Я с ним из-под самой Каширы шел...
— Я с ним с границы иду, — проговорил сержант.
— Поторопились мы малость, — сказал солдат. — Без полной подготовки наступать начали. Вот и насовали нам.
— Начальству виднее, — заметил сержант. Было неясно— согласен ли он с таким положением вещей или не одобряет его.
«Они правы», — волнуясь, думал Николай. Еще вчера он горячо опровергал подобные высказывания, сейчас он чувствовал себя не вправе спорить с ними. Мало того: все впечатления последних часов — санитарные обозы, обилие раненых, агония комбата, казавшегося таким несокрушимым, — говорили о чьей-то ошибке.
«Что, если и моя вина здесь есть?» — спрашивал себя Николай. «Опоздал, брат», — вспомнился ему скрипучий голос командира полка, и Николай внутренне сжался, испугавшись разоблачения. Может быть, он, Уланов, в самом деле слишком долго добирался до КП, чтобы передать просьбу комбата, ставшую в конце концов ненужной. Но мысль об ответственности за общую неудачу — а в ней он уже не сомневался — была такой страшной, что Николай тотчас же попытался ее отогнать.
«Конечно, бойцы правы...» — снова подумал он. Причина поражения заключалась, разумеется, в том, что наступление было начато преждевременно.
— Девки! — пронзительный крик пронесся по коридору. Совсем маленькая девочка, лет пяти, в черном тулупчике до пят, проталкивалась среди раненых.
— Девки! — повторила она, добежав до подруг. — Бегим на крыльцо. Бойцов пришло сколько!
— Ну-к что ж, — сказала девочка постарше, держа обеими руками черный квадратный сухарь.
— Бегим, девки! Раненого какого привезли!
— Ну-к что ж, — проговорила старшая и впилась зубами в твердый хлеб. — Не видели мы их, — спокойно заметила она.
— Точно, — усмехнувшись, сказал сержант.
Но жестокая новость уже передавалась от человека к человеку: сестры и санитары спешили к выходу, туда же тянулись раненые.
Через несколько минут по коридору на носилках пронесли командующего армией. Николай, прижавшись к стене, увидел на подушке крупное прямоугольное лицо, которое сейчас же узнал. Не защищенные очками глаза генерала, сощурившись, смотрели в потолок.
Солдаты молча наблюдали, как носилки свернули в операционную. Все знали уже, что генерал был ранен осколком мины, когда находился на НП командира дивизии.