Необыкновенные москвичи
Шрифт:
— Так... так... — повторил генерал, стараясь выиграть время... «Что же случилось у Богданова?» — думал он, сосредоточенно глядя на карту... Прошла минута, две, три, а он все молчал, силясь скрыть от других свое несчастье.
Волошин шепотом приказал адъютанту увести офицера, потом наклонился к Рябинину.
— Отдохните, Сергей Антонович... Отдохните, дорогой! — проговорил он с неловкой ласковостью. — Дайте мне карту... Устали вы...
— Как, уже? — слабо спросил генерал. Плохо поняв слова Волошина, он почувствовал, что все самое страшное совершилось.
— Лежите, я пришлю врачей, — сказал комиссар.
«Что у Богданова? Неужели не прошел?» — хотел спросить генерал, но не успел — комиссар прикрыл уже за собой дверь.
Рябинин повалился на подушки и в первый раз застонал — коротко, негромко, как будто страдания его ждали часа, когда наконец он сдаст командование...
13
Маша Рыжова дождалась Юрьева в коридоре школы. Профессор шел в операционную, и раненые приподнимались ему навстречу; десятки глаз провожали его легкую фигурку. Маша выступила вперед, и, стукнув подкованными сапогами, замерла, потом вздохнула.
— Товарищ бригадный врач, разрешите! — неожиданно прозвучал и оборвался ее высокий, певучий голос.
— Да, — негромко сказал Юрьев.
Слабо порозовев, не сводя с профессора глаз, девушка попросила осмотреть старшего лейтенанта Горбунова.
— Почему вы ко мне обращаетесь? — без раздражения, но сухо спросил профессор.
— Я уж ко всем обращалась, — тоскливо призналась Маша.
— И что же?
— Говорят, ничем нельзя помочь... Я просила вам его показать. Говорят — не надо.
— Что же я могу сделать? — спросил, не повышая голоса, профессор.
Маша не ответила, растерянно глядя на него.
— Идите к себе, Рыжова, — хмуро приказал врач, сопровождавший Юрьева, — молодой, с черными полубачками.
— Сейчас, — пролепетала девушка, но не шевельнулась.
И так как Юрьев не мог пройти, пока она загораживала дорогу, он осведомился у врача:
— Что с ним такое, с Горбуновым?
Он слегка пожал плечами, выслушав ответ, и девушка ахнула.
— Можно еще помочь, можно! — заклиная, проговорила она, и Юрьев неожиданно улыбнулся. — Горбунов людей в атаку поднимал. Его из-за симулянта ранило...
— Кто он вам, этот старший лейтенант? — полюбопытствовал Юрьев.
— Никто, — поспешно сказала Маша.
— Ваше бескорыстие делает вам честь...
Глаза Маши наполнились слезами, отчего как будто осветились изнутри. Юрьев с удовольствием смотрел теперь на нее.
— Как вас зовут, великодушная девушка? — спросил он.
— Машей звали...
— Звали? А теперь?
— Сестра, сестричка, — задрожавшим голосом ответила она.
— Не везет мне сегодня у вас, — пожаловался Юрьев врачу. — Как же нам быть с Горбуновым?
— Мы полагали, что уже бесполезно показывать его вам, — пояснил молодой хирург.
Юрьев промолчал, почувствовав себя задетым. После неудачи, постигшей его утром, он был особенно чувствителен ко всему, что, может быть, намекало на нее.
— Товарищ бригадный врач! — только и сумела вымолвить Маша, подавшись к профессору.
— Хорошо, — сказал он, любуясь девушкой. — Покажите мне вашего «никто».
— Сейчас! — крикнула Маша.
Однако только к полудню удалось ей проводить Горбунова в операционную. В открытые двери Маша еще раз увидела Юрьева, которому сестра надевала перчатки. Потом двери закрылись, и девушка ощутила внезапное бессилие. До последней минуты она деятельно боролась за Горбунова, теперь он находился уже за пределами ее усилий.
«Только бы Юрьев не отказался оперировать, только бы не отказался...» — повторяла Маша мысленно одно и то же, глядя на сомкнутые створки белых дверей. Она видела трещинки пересохшей масляной краски, ровные складки марлевой занавески за остекленным верхом, зеленое пятнышко медной окиси на дверной ручке.
«Почистить надо ее, песком протереть...» — мелькнуло неожиданно в голове девушки. Но казалось, это подумала не Маша, а кто-то другой, — сама она испуганно ждала, что ручка повернется и Горбунова понесут обратно.
Когда истекло время, достаточное для того, чтобы операция началась, Машу охватил новый страх. Ибо до этого часа она не могла не верить в какое-то счастливое изменение обстоятельств, — приезд Юрьева оправдал ее ожидания. Но если и теперь, именно теперь, не последует чуда, на что еще можно было надеяться? Из-за дверей не доносилось никакого шума, и эта тишина была такой, что девушке хотелось зажать уши. Не в силах больше прислушиваться, она начала ходить по коридору. В глубине его виднелись люди — раненые сидели и лежали вдоль стен, сновали санитары в халатах.
«Куда это Аня так торопится?» — удивилась девушка, завидев Маневич, бежавшую к выходу, но сейчас же забыла о ней. Вдруг девушка услышала стон — негромкий, короткий, он прозвучал из операционной... Задохнувшись, Маша ждала его повторения, но только частые толчки ее сердца раздавались в непроницаемой тишине.
«Больно ему, опять больно...» — думала Маша, испытывая новое для нее чувство такого сострадания, когда хочется, чтобы чужие мучения стали собственной болью. Сейчас она как бы тяготилась собственным здоровьем.
«Пусть бы лучше со мной так было, а не с ним...» — молила Маша, для которой страдания другого человека впервые были горше своих.
Внезапно двери операционной раскрылись, и оттуда вышел кто-то в белой повязке. Маша подбежала к нему. Человек — он на полторы головы был выше Рыжовой — снял маску, и девушка узнала одного из санитаров. Круглое с белесыми ресницами лицо его было таким же белым, как халат.
— Ну? — тихо спросила Маша.
Санитар посмотрел на девушку, мигнув подслеповатыми как будто глазами.