Необыкновенные москвичи
Шрифт:
Так обычно они и встречались — Орлов и Антон Антонович — вечерами, на кухне, где их сводили вместе хозяйственные заботы. Здесь, за разогреванием еды, за мытьем посуды, за чисткой картофеля, они обсуждали газетные новости, советовались по разным бытовым вопросам или беседовали на темы общего характера.
Орлов вновь открыл кастрюльку, его обдало теплым, пахучим паром, но суп еще не кипел.
— На чистой экономике, говоришь, держится семья? — переспросил он.
Внутренне он не мог безоговорочно согласиться ни с Антоном Антоновичем, ни с автором книги. Его личный жизненный
Орлов выжидательно смотрел на него: электрический свет мутно блестел на толстых, по-женски покатых плечах Антона Антоновича; иногда машинально сосед запускал пальцы в свои седые волосы, кудрявившиеся на затылке.
— Так на экономике, говоришь? — повторил громче Орлов. — Доказано, говоришь: на материальной основе держится семья?
Антон Антонович откинулся на спинку стула с видом человека, выигравшего партию в домино.
— А что ж ты думаешь? — проговорил он так, точно испытывал большое удовольствие. — Именно на материальном интересе, на выгоде.
— В древности, конечно, дело возможное, — сказал Орлов.
— Почему только в древности?.. А взять наше время: людям в семье разве не легче живется?.. Определенно легче, — ответил Антон Антонович. — Первым делом в смысле разделения труда... От бытия, брат, никуда не уйдешь.
— Дашь потом почитать книгу, — попросил Орлов; в рассуждениях соседа было для него что-то обидное. — Хотя не знаю, когда у меня время выберется.
Антон Антонович неожиданно засмеялся, и его полное тело все заколыхалось.
— Чему радуешься, профессор? — Федор Григорьевич нагнулся, чтобы вынуть из духовки чугунок.
— Так, фантазия... Я об нас с тобой подумал, — сказал сквозь смех сосед, — подходим мы под теорию или нет?
Когда Орлов вернулся в столовую, Ногтев собрался уже уходить — время и в самом деле было позднее. Он встал не по возрасту порывисто — и еще раз бегло окинул взглядом комнату.
— Надо будет подумать — обязательно... Я подумаю, — сказал он резко, точно с угрозой. — Вы же заслуживаете большего, как участник войны, орденоносец, Федор... Федор Григорьевич? Я не ошибся.
Ничего не понимая, Орлов подождал продолжения, но гость так и не разъяснил, что именно он, Орлов, заслуживает.
— Телефон ваш у меня есть, буду звонить, — сказал Ногтев, — надеюсь, что-нибудь придумаем более солидное...
Таня сразу же догадалась, что имел в виду ее первый муж; она с любопытством бросила взгляд на Федора Григорьевича.
— Спасибо, Андрюша, спасибо! — заторопившись, сказала она. — Ты с Федей еще не познакомился как следует... Заходи
— Обязательно. А я поспрошаю кое-кого... В общем, сделаем, — пообещал Андрей Христофорович.
Все прошли в переднюю; Ногтев надел шляпу — соломенную панаму с черной лентой, но почему-то медлил уходить.
— Да, жалко, не повидал я твоего сына, — сказал он.
— И правда, где Виктор? — спросил Федор Григорьевич. — Где он пропадает?
Таня переводила глаза с одного мужчины на другого, точно сравнивала их, думая о чем-то своем... Заговорив о сыне, она опять оживилась: оказалось, что Виктор праздновал сегодня с товарищами окончание школы и просил не тревожиться, если придет поздно.
— Пусть попразднует, — сказала она, — там у них и девушки сегодня будут, и вино. Может быть, он влюбится, я бы даже хотела. Пусть покутит.
— А не рано ему еще кутить? — Андрей Христофорович как будто позабыл, что стоит у двери. — Глядите, поплачетесь...
И его охватило невесть с чего странное возбуждение. С непонятным жаром он принялся вдруг доказывать, что воспитание молодежи дело ответственное, что тут недопустимо равнодушие и что нельзя попустительствовать легкомысленным стремлениям. Его слова были совершенно правильны, и удивляла лишь его недобрая горячность. Таня попыталась было заговорить о правах молодости, но он тотчас перебил:
— Помимо прав есть и обязанности. Вот о них, об обязанностях, и надо напоминать почаще. А если напоминания не действуют, надо и более решительно... Я лично этой публике, бездельникам, пьянчужкам, накипи этой крестовый поход объявил. Ее и у нас хватает с избытком — даже в Москве, в столице. Во все колокола надо бить!.. — выкрикнул он.
И, спохватившись и желая как-то оправдать свою воинственность, он рассказал затем, что в одной из квартир ЖЭКа, где он председательствует в домовом комитете, была недавно накрыта — он так и выразился: «накрыта» — целая компания молодых проходимцев — пьяниц и развратных девиц, собиравшихся у какого-то девятнадцатилетнего «подонка» без определенных занятий.
— Я, просматривая домовые книги, наткнулся на него... Это, между прочим, полезное чтение — домовые книги, — вскользь бросил Андрей Христофорович. — Я и о тебе, Таня, из домовой книги узнал, — смотрю и глазам не верю: Жукова Татьяна Павловна... Ну так вот, пригласил я этого типа к себе: маскируется под поэта, нигде не работает, черт его знает, на какие шиши существует. Грязен, между прочим, волосы копной стоят, месяц, наверно, не мылся.
— Он что, один живет, без семьи? — спросила сочувственно Таня.
— Да, вне семьи, — ответил Андрей Христофорович.
Орлов плохо уже слушал, ему хотелось есть, он устал, и самый голос гостя — скрипуче громкий, скрежещущий — оглушал его, мешая вникнуть в смысл слов.
Но вот Андрей Христофорович еще раз, прощаясь, стиснул его руку своей цепкой, сухой рукой.
— Берегите сына! Он у вас способный парень? Превосходно! Тем больше есть оснований быть настороже. Верьте моему опыту! — прокричал он. — Спасибо! Буду звонить.
И, рванувшись к двери, он вышел.