Неоконченное расследование
Шрифт:
— Войдете только в случае, если услышите мой предсмертный крик. — Хемингуэй похлопал констебля по плечу. — Тогда бросайтесь на помощь.
В саду Линдейлов виднелось несколько небольших домиков, примыкающих один к другому. Входная дверь в дом была приоткрыта. Осмотрев сад, Хемингуэй постучал. Через несколько минут в дверях показалась хозяйка.
— Простите, — извинилась она, — но моя служанка ушла в Белингэм за покупками, а мужа нет дома. А пока они не вернутся, я вряд ли смогу уделить вам внимание.
— Да, мне бы хотелось поговорить с вашим супругом. Меня зовут Хемингуэй. Старший инспектор из Скотленд-Ярда. Вот мое удостоверение.
— У нас уже был сегодня один полицейский, — не очень любезно сказала миссис Линдейл, игнорируя протянутое ей удостоверение. — Не понимаю, что вам от нас нужно? У нас и без всего этого достаточно много хлопот. К тому же мой муж всего несколько раз видел этого мистера Уоренби и они едва знакомы!
— И тем не менее, миссис Линдейл, у меня есть причины вас побеспокоить. Прекрасно понимаю, что наши визиты не доставляют вам большого удовольствия, — сказал старший инспектор.
— Ни я, ни мой муж ничем не можем вам помочь. Какие сведения вы хотите от нас получить?
— Я бы хотел задать всего несколько вопросов. Могу ли я войти? — вежливо поинтересовался Хемингуэй.
Несколько секунд поколебавшись, она отошла в сторону, пропуская Хемингуэя в дом.
— Хорошо. Проходите, — проговорила она. — Я пошлю кого-нибудь за мужем.
Женщина ушла вглубь дома, и было слышно, как она обратилась к какому-то Уолтеру и послала его за мистером Линдейлом. Она вернулась в гостиную с тем же недовольным выражением на лице, но все-таки заставила себя улыбнуться и сказала:
— Прошу простить меня, если я не особенно гостеприимна, но и вы должны понять нас. Мы уже рассказали полиции абсолютно все, что знали по поводу той злосчастной субботы, то есть фактически ничего. Я ушла из Седар около половины седьмого и отправилась прямо домой, чтобы уложить ребенка. Не помню точно, когда ушел муж, так как он остался еще ненадолго, но его совершенно точно не было в районе Фокслейна в то время, когда пристрелили мистера Уоренби.
— А местные сыщики вовсе и не сказали мне этого. Наверное, просто забыли. Если не секрет, откуда вам это известно, миссис Линдейл? — спросил Хемингуэй.
— Он был на полях, где ведутся работы, — ответила женщина. — И я видела его там.
— Вы видели его? — вежливо переспросил старший инспектор.
— Я вам покажу окно, из которого хорошо просматривается эта территория, и вы сами убедитесь. Мне как раз что-то понадобилось наверху и я, выглянув из окна, увидела мужа.
После недолгой паузы она добавила:
— И я уверена, что говорила уже об этом полицейскому, который был у нас. Готова в этом поклясться.
— Ни секунды не сомневаюсь, — улыбнулся Хемингуэй. — Хотя допускаю, у вас могли быть соображения, чтобы не сообщать об этом сержанту Карсфорну.
— Какие соображения? О чем вы говорите? — возмущенно спросила миссис Линдейл.
— Ну, скажем, вы не совсем понимали важность того, что могли видеть из окна на втором этаже. Точнее, эта мысль пришла вам в голову позже, — холодно проговорил старший инспектор.
Щеки миссис Линдейл вспыхнули, но через несколько мгновений стали бледными, как обычно.
— Если даже я и забыла об этом в разговоре с сержантом, а я в этом сильно сомневаюсь, то только по той причине, что была слишком потрясена и это просто вылетело у меня из головы.
— Тогда, если позволите, что вас заставило вспомнить об этом обстоятельстве? — спросил Хемингуэй.
— У меня было время вспомнить об этом, когда я обдумывала случившееся. — Она сжала кулачки, и Хемингуэй заметил, как побелели ее суставы.
— И все же вы не вспомнили об этом раньше, чем к вам пришел сержант Карсфорн сегодня утром, чтобы забрать ружье вашего мужа. Не думаю, что вам следовало скрывать от него это весьма важное обстоятельство, — как бы извиняющимся голосом заметил Хемингуэй.
— В конце концов, вы можете подняться наверх и во всем убедиться своими глазами! — резко бросила миссис Линдейл.
— Я верю, — вежливо кивнул Хемингуэй, — что луга и в самом деле видны из вашего окна.
На некоторое время в комнате воцарилась тишина.
— Знаете что! — нервно начала Делия Линдейл. — Вы лишь зря теряете время. Мы едва знали мистера Уоренби. Почему вы не выясняете у сквайра, что он делал после того, как они расстались с моим мужем? Почему он не поехал домой на машине вместе с женой? Я думаю, — только потому, что они живут здесь сто лет, — они для вас вне подозрений. А Гевин Пленмеллер! Почему бы вам не заняться его персоной, вместо того, чтобы отрывать от дел моего мужа? Пленмеллер же ненавидел адвоката! Мисс Патердейл может подтвердить, как он говорил, что надо избавиться от этого выскочки. Я была там, когда он сказал это. И мистер Клайборн тому свидетель. Это было во время приема, устроенного Айнстейблами. Уоренби, кстати, тоже там был, и все не переставали удивляться, почему сквайр пригласил его, прекрасно зная, как к Уоренби относится вся округа!
— И почему же тогда он его пригласил? — поинтересовался Хемингуэй.
— Не могу вам сказать наверняка, но знаю точно, что Айнстейблы общаются с очень ограниченным крутом людей и такого рода вечеринки — большая редкость. Они бы никогда не пригласили и меня, не попроси их об этом мисс Патердейл. Я не хочу бросать ни на кого тень подозрения, но мне кажется, что мистер Уоренби имел какое-то влияние на сквайра. После всего случившегося я задумалась над тем, кому это могло быть выгодно — застрелить мистера Уоренби, — и мне в голову пришли некоторые незначительные инциденты, на которые раньше я не обращала внимания.
— Например, мадам? — с интересом спросил Хемингуэй.
— Ну, скажем, тот факт, что мистер Айнстейбл говорил с моим мужем, прося его содействия для назначения мистера Уоренби в Речной комитет. Несмотря на то, что мистер Драйбек был старым другом и личным адвокатом сквайра и, кстати, тоже стремился занять пост в комитете. Не кажется ли вам это странным, господин старший инспектор?
Громкие шаги в прихожей заставили ее замолчать и повернуть голову в сторону двери. В комнату вошел Кенелм Линдейл. Он был одет в старый рабочий костюм, верхняя пуговица рубашки расстегнута.