Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография
Шрифт:
В сходном контексте я также писал о логических парадоксах и сформулировал несколько новых парадоксов. Кроме того, я обсуждал их отношение к парадоксу демократии (это обсуждение породило довольно обширный поток литературы) и к более общему парадоксу суверенитета.
Многословная литература, которая, по моему мнению, мало чего дала для понимания проблемы, возникла из ошибочной критики моих идей по поводу исторического объяснения. В разделе 12 Logik der Forschung содержится обсуждение того, что я назвал «причинным объяснением» [194] или дедуктивным объяснением, обсуждение, которое было предвосхищено, без моего знания об этом, Джоном Стюартом Миллем, хотя, возможно, и в несколько смутной форме (из-за того, что он не проводил различия между начальными условиями и всеобщим законом) [195] . Когда я впервые прочитал «Нищету историцизма» в Брюсселе, мой бывший ученик, доктор Карл Гильфердинг [196] , сделал интересное добавление к дискуссии, в которой приняли участие также философы Карл Темпе ль и Пауль Оппенгейм: Гильфердинг обратил внимание на отношение, которое имеют некоторые из моих замечаний по поводу исторического объяснения к разделу 12 Logik der Forschung. (Эти замечания со временем стали страницами 143–146 книжного издания [1957(g)] «Нищеты». Обсуждение Гильфердинга, основанное
194
194 Теперь я считаю, что анализ причинного объяснения в разделе 12 Logik der Forschung (а следовательно, и мои замечания в Нищете и других местах) можно заменить анализом, основанным на моей интерпретации вероятности с точки зрения предрасположенностей [1957(e)], [1959(e)], [1967(к)]. Эта интерпретация, которая базируется на моей аксиоматизации исчисления вероятностей (см., например, [1959(e)], с. 40; [1959(a)]; [1966(e)], Приложения *iv и *v), позволяет нам отказаться от формального способа изложения и обратиться к более реалистичному взгляду на вещи. Мы считаем, что
(1)p(а, b)=r
означает, что «предрасположенность состояния дел (или условий) b произвести а равняется г» (г — некоторое действительное число). Утверждение типа (1) может быть гипотезой или производным из некоторой гипотезы, например гипотезы о законах природы. Теперь мы можем причинно объяснить (в обобщенном или ослабленном значении слова «объяснить»), что а является следствием наличия b, даже если г не равно 1. То, что b является классической, или полной, или детерминистской причиной а, может быть выражено предположением вида (2) р(a,bx) = 1 для всякого х, где х может означать любое состояние дел, включая те, которые несовместимы с а или b. (Нам не нужно исключать даже «невозможные» состояния дел.) Это демонстрирует преимущества аксиоматизаций вроде моей, в которой второй аргумент может быть противоречивым. Такой взгляд на вещи, как можно видеть, является обобщением моего анализа причинного объяснения. Кроме того, он позволяет формулировать «комические условные утверждения» различных типов — типа (1), где r< 1; типа (1), где r = 1, и типа (2). (Тем самым он предлагает решение так называемой проблемы контрфактических условных утверждений.) Это позволяет нам решить проблему Ниля (см. [1959(a), [1966(e)]), состоящую в различении между случайно универсальными утверждениями и естественно или физически необходимыми связями, выражаемыми формулой (2). Обратите внимание, однако, что возможны физически не-необходимые связи, которые, тем не менее, и не случайны, как в формуле (1) с г близким к единице. См. также ответ Суппесу в моих «Ответах».
195
195 См. также Нищету [1957(g)], с. 125. Ссылка на Милля относится к J. S. Mill, A System of Logic 8th ed., Book III, Chap. XII, section 1.
196
196 Cm. Karl Hilferding, «Le fondement empirique de la science», Revue des questions scientifiques, 110 (1936), c. 85-116. В этой статье Гильфердинг, специалист по физической химии, довольно подробно разъясняет мои взгляды, от которых отклоняется, допуская индуктивные вероятности в духе Рейхенбаха.
197
197 См. также Hilferding, «Le fondement empirique de la science», с. 111, с ссылкой на с. 2 7 (то есть раздел 12) первого издания Logik der Forschung [1934(b)].
Однако я не считаю этот частный анализ особенно важным для исторического объяснения, а то, что оказалось действительно важным, потребовало еще нескольких лет для дозревания. Это была проблема рациональности (или «принципа рациональности», или «нулевого метода», или «логики ситуации») [198] . Но в течение многих лет этот неважный тезис — в искаженной форме — под именем «дедуктивной модели» породил многословную литературу.
Гораздо более важный аспект этой проблемы, метод ситуационного анализа, который я добавил в «Нищету» [199] в 1938 году, а позднее немного подробнее разъяснил в 14-й главе «Открытого общества» [200] , явился развитием того, что я прежде называл «нулевым методом». Главный пункт здесь состоял в том, что это была попытка так обобщить метод экономической теории (теории предельной полезности), чтобы он мог стать применимым к другим теоретическим общественным наукам. В моих более поздних формулировках этот метод состоит в таком конструировании модели социальной ситуации, в том числе и особенно институциональной ситуации, в которой действует агент, чтобы этой моделью можно было бы объяснить рациональность (нулевой характер) его действий. Такие модели становятся тогда проверяемыми гипотезами социальных наук; в частности, модели, обладающие характером сингулярности, являются (в принципе, проверяемыми) историческими гипотезами.
198
198 См. «Нищету» [1957(g)], с. 140 и далее и 149 и далее, идеи, позднее развитые в главе 14 «Открытого общества» [1962(c) и (d)], [1963 (1) и (m)]; [1966(i)]; [1967(d)]; [1968(г)] (теперь [1972(a)], глава 4); [1969(j)]; и во многих неопубликованных лекциях, прочитанных в Лондонской школе экономики и в других местах.
199
199 См. [1957(g)], разделы 31 и 32, особенно с. 149 и 154 и далее.
200
200 Cм. том II [1962(c)], [1963(1) и (т)], с. 93–99, и особенно с. 97 и далее.
В этой связи я, наверное, также сошлюсь на теорию абстрактного общества, которую я впервые добавил к американскому изданию «Открытого общества» [201] . Для меня «Открытое общество» знаменует поворотный пункт, потому что в этой книге я писал об истории (довольно спекулятивной истории), что давало мне повод писать о методе исторического исследования [202] . Я проводил неопубликованные исследования по истории философии и до того, но эта книга стала первым опубликованным вкладом. Мне кажется, что она, по меньшей мере, подняла ряд исторических вопросов — на самом деле, целое их осиное гнездо.
201
201 См. [1950(a)], с. 170 и далее; [1952(a)], том I, с. 174–176.
202
202 См. [1957(g)], разделы 30–32; [1962(c)]; и более поздние [1968(г)] и [1969(j)].
Первый том «Открытого общества», который я назвал «Чары Платона», возник, как уже говорилось, из расширения раздела 10 «Нищеты». В первом черновике этого расширения было несколько абзацев, касающихся тоталитаризма Платона, его связи с историцистской теорией упадка или вырождения, а также взглядов Аристотеля. Все это было основано на моих прежних прочтениях «Государства», «Политика», «Горгия» и нескольких книг «Законов», а также книги Теодора Гомперца «Греческие мыслители», которая была одной из моих любимых со времен учебы в средней школе. Отторжение этих абзацев моими новозеландскими друзьями в конце концов и произвело «Чары Платона», а вместе с ними и все «Открытое общество». Потому что оно вернуло меня к изучению источников, так как я хотел подкрепить мои взгляды исчерпывающими свидетельствами. Я читал Платона необычайно интенсивно; я читал Дильса, Гроута (чьи взгляды, как я обнаружил, по сути совпадали с моими) и многих других комментаторов и историков той эпохи. (Полные ссылки можно найти в «Открытом обществе»). То, что конкретно я читал, зависело главным образом от того, какие книги можно было найти в Новой Зеландии: во время войны не было возможности заказывать книги для моих нужд из-за океана. По той или иной причине я не мог, например, получить «Государство» (в переводе Шори) в издании Леба, хотя, как я выяснил после войны, второй том был опубликован в 1935 году. Это было очень прискорбно, поскольку и поныне это лучший перевод, как я обнаружил позднее. Переводы, которые были мне доступны, были настолько неудовлетворительными, что, пользуясь замечательным изданием Адамса, я начал переводить самостоятельно, несмотря на мой хромой греческий, который я пытался улучшить с помощью школьного учебника грамматики, привезенного мной из Австрии. Из книги ничего бы не вышло, если бы я не потратил огромного количества времени на эти переводы: ранее я обнаружил, что для того, чтобы сделать интересную идею ясной и убедительной на английском языке, мне необходимо неоднократно переписывать переводы с латыни и даже с немецкого. Меня обвиняли в предвзятости моих переводов, и действительно они были предвзятыми. Но не существует непредвзятых переводов Платона и, как я думаю, никогда не будет. Шори был одним из тех, у кого отсутствовал либеральный крен, и поэтому он принимал политику Платона примерно на тех же основаниях, по которым я ее отвергал.
Я отослал мою «Нищету» в журнал Mind, но она была отвергнута; и сразу после завершения «Открытого общества» в феврале 1943 года (книга была многократно переписана) я отослал ее для публикации в Америку. Эта книга писалась в стесненных обстоятельствах, библиотечные фонды были очень скудны, и я был вынужден пользоваться теми книгами, что были в наличии. На мне была отчаянно тяжелая учебная нагрузка, а администрация университета не только мне не помогала, но и активно чинила мне препятствия. Мне было сказано, что они настоятельно советуют мне ничего не публиковать, пока я нахожусь в Новой Зеландии, и что время, потраченное на исследования, является украденным из рабочего времени лектора, за которое мне платят деньги [203] . Ситуация была такова, что без моральной поддержки моих новозеландских друзей я вряд ли выжил бы. При таких обстоятельствах реакция тех друзей в Соединенных Штатах, которым я послал рукопись, была страшным ударом. В течение многих месяцев они не отвечали мне вовсе; после этого, вместо того чтобы передать рукопись в издательство, они запросили мнение известного авторитета, который решил, что книга не годится для отсылки в издательство из-за ее непочтительного отношения к Аристотелю (не Платону).
203
203 Именно эта ситуация привела в 1945 году к публикации памфлета «Исследования и университет» [1945(e)], черновой вариант которого был набросан мной в сотрудничестве с Робином С. Аланом и Хью Партоном и подписан после небольших изменений Генри Фордером и другими. Очень скоро ситуация в Новой Зеландии переменилась, но к тому времени я уже уехал в Англию. (Добавлено в 1975: История этого памфлета рассказана Бердсли в Е. Т. Beardsley, A History of the University of Canterbury, 1873–1973, by W. I. Gardner et al. [Christchurch, N. Z. : University of Canterbury, 1973].)
Спустя почти год, находясь на грани нервного срыва и в чрезвычайно угнетенном состоянии духа, я случайно получил английский адрес моего друга Эрнста Гомбриха, с которым потерял связь во время войны. Вместе с Хайеком, который великодушно предложил свою помощь (я сам не осмеливался побеспокоить его, так как видел его всего несколько раз в своей жизни), они нашли издателя. Оба они написали мне ободряющие письма, касающиеся этой книги. Облегчение было невероятным. Я почувствовал, что два этих человека спасли мою жизнь, и я до сих пор это чувствую.
25. Другая работа в Новой Зеландии
Все это было не единственной моей работой в Новой Зеландии. Я также проделал некоторую работу по логике — на самом деле, я изобрел для себя то, что сейчас иногда называют «натуральной дедукцией» [204] , - и много работал и читал лекции по логике научного открытия, включая работу по истории науки. Эта последняя работа состояла в основном в применении моих логических идей об открытиях к реальным открытиям; но кроме того, я пытался прояснить для себя огромную историческую важность ошибочных теорий, таких как теория полного мира Парменида.
204
204 См. особенно [1947(a)] и [1947(b)]. Отчасти меня привели к этой работе проблемы теории вероятностей: правила «натуральной дедукции» очень тесно связаны с обычными определениями булевой алгебры. См. также статьи Тарского 1935 и 1936 годов, которые теперь образуют главы XI и XII его книги «Логика, семантика, метаматематика», переведенной Дж. X. Вуджером (Alfred Tarski, Logic, Semantics, Metamathematics [London and New York: Oxford University Press, 1956].)
В Новой Зеландии я читал курсы лекций по не-индуктивным методам в науке перед филиалом Королевского Общества Новой Зеландии в Крайстчерче и в Медицинской школе в Дунедине. Их инициатива исходила от профессора (позднее сэра) Джона Экклса. На протяжении последних двух лет моего пребывания в Крайстчерче я читал «обеденные» лекции преподавателям и студентам естественнонаучных факультетов колледжа Кентерберийского университета. Все это была тяжелая работа (я сейчас не представляю, как я ее осилил), но которая приносила огромное удовольствие. Позднее я встречал участников этих курсов по всему миру, и ученые, среди которых были весьма успешные, уверяли меня, что я открыл им глаза.
Я очень полюбил Новую Зеландию, даже несмотря на враждебность, проявленную к моей работе со стороны некоторых представителей университетской администрации, и я был готов оставаться там и дальше. В начале 1945 года я получил приглашение из Сиднейского университета. За этим последовала критика решения о предоставлении места иностранцу в австралийских газетах, вопросы задавались и в австралийском парламенте. Поэтому я телеграфировал мою признательность и отклонил предложение. Вскоре после этого — война в Европе находилась на последних стадиях — я получил телеграмму, подписанную Хайеком, в которой мне предлагалось место лектора в Лондонском университете, конкретно в Лондонской школе экономики. В ней также содержалась благодарность за отсылку «Нищеты» в журнал Economica, исполнительным редактором которого он был. Я почувствовал, что Хайек спас мне жизнь еще раз. С этого момента я с нетерпением ждал отъезда из Новой Зеландии.
26. Англия: в Лондонской Школе Экономики и Политических Наук
Когда мы выезжали из Новой Зеландии, все еще действовали законы военного времени, и нашему кораблю было приказано обогнуть мыс Горн. Это была фантастическая и незабываемо прекрасная панорама. Мы прибыли в Англию в начале 1946 года, и я начал работать в Лондонской школе экономики.
ЛШЭ была тогда, сразу после войны, удивительным институтом. Она была достаточно небольшой, чтобы любой, кто состоял в штате, мог знать всех остальных. Штат был хотя и небольшим, но выдающимся, выдающимися были и студенты. Их было очень много — больше, чем я видел в ЛШЭ когда-либо позже, — жаждущих знаний, зрелых и чрезвычайно легко впитывающих в себя информацию; они были настоящим вызовом для преподавателя. Среди этих студентов был и бывший офицер Королевского военно-морского флота Джон Уоткинс, впоследствии занявший мое место на кафедре ЛШЭ.