Неоновый дневник
Шрифт:
— В каком смысле, в сексуальном плане? Опять придуриваешься?
— Да нет, я серьезно. Я мастурбирую, и не могу кончить. Вообще никаких ощущений. Как будто коленку чешу.
— Так, я тебе сейчас пропишу такое, что про свои штучки вот эти сразу забудешь! Выдумала мне тут! Коленку она чешет!
Разворачивается, и возмущенно удаляется от меня вглубь отделения, продолжая что-то бормотать. Я довольно улыбаюсь — обожаю его бесить. В палате Камилла с Таней сидят на кровати, что-то разглядывая в телефоне. Около моей кровати уже стоит капельница. Пришло время немного полечиться. Я
***
— Признайся, ты специально сюда попал, чтобы бесплатно торчать?
Мы с Максом сидим на подоконнике в столовой, она же — комната групповой терапии. Макс смотрит в свой стаканчик, перебирая пальцем таблетки.
— Тут особо не заторчишь.
— Ну, знаешь… Смотря что и как принимать. Вот эти синие — это просто улет башки. Я их даже не пью, собираю. У меня есть план — если мне не смогут помочь, я просто выпью их разом, и все. Оторвусь напоследок.
Он смотрит на меня, и взгляд у него охуевший. А я не шучу. Я действительно так решила. Я больше не хочу так жить. И по-другому не умею. Макс обнимает меня и целует в лоб:
— Дурочка.
В это время в коридоре кто-то падает, и мимо нас пробегают две медсестры. Макс провожает их взглядом. Я кладу голову ему на плечо:
— Да все нормально, это у Евгения опять припадок. Эпилепсия. С ним все будет хорошо.
Поднимаю лицо, смотрю ему в глаза:
— Я рада, что ты здесь. Со мной.
***
Аленка приносит мне посылку от родителей — шоколадки, коробка зефира, сок. Я открываю литровую пачку, и делаю несколько глотков:
— В следующий раз знаешь что? Налей туда пиво. Хорошо?
Аленка смеется:
— Ну да, конечно. Может еще чего покрепче закажешь? Как ты себя чувствуешь?
Я закатываю глаза:
— Да нормально. Все, как всегда. Пью таблетки, хожу на терапию.
— Помогает?
— Ага. Доктор сказал, что через пару недель будет меня отпускать днем домой. Я буду приходить только утром на капельницы. Вообще, меня здесь любят. Я им картину нарисовала, в столовой висит. Климт.
— Типа, Густав Климт?
— Ну да. «Поцелуй».
— Сфоткай потом?
— Хорошо. А еще, знаешь, что… Тут Макс.
— В смысле, Макс?!
— Ну, в прямом. Пережрал какой-то хуйни, и попал сюда. Чуть не сдох.
Аленка смотрит на меня так странно, что мне становится не по себе.
— Что такое?
— Дин. Этого не может быть. Я на прошлой неделе встретила Наташку, она тебе передавала привет. А еще, она сказала…
— Ну? Что она тебе сказала?
— Макс в СИЗО. Его взяли за распространение. Скоро суд. Ему могут дать пять лет. Его посадят, Дин. Его не может быть здесь. Ты точно в порядке?!
Я беспечно улыбаюсь. Стены клонятся вправо, и комната едет куда-то вбок. Как моя крыша, да? Похоже, я действительно окончательно ебанулась.
— Да все в порядке, я пошутила. Правда. Как Наташка? Все еще злится на меня?
— Нет. Она сама хотела к тебе сходить. Я ей сказала, что в следующий раз она может пойти со мной. Они же… Знаешь, они с Максом сейчас вместе. Ну, то есть… сейчас-то он не с ней..
— Ясно. Слушай, мне нужно
— Да, хорошо, давай, пока.
Мы обнимаемся, и она уходит. Я смотрю в окно на ее удаляющуюся спину, потом иду в свою палату. Сажусь на кровать и закрываю глаза, зажмуриваюсь, выжимая из-под век горячие слезинки. Он садится рядом, кровать прогибается под его весом. Макс берет меня за руку, переплетая наши пальцы:
— Что случилось? Что она тебе сказала?
Я не могу открыть глаза — мне страшно:
— Она сказала, что тебя здесь нет.
— Это неправда. Я здесь, с тобой. Открой глаза, посмотри.
— Нет. Я боюсь, что ты исчезнешь.
— Я не исчезну. Хочешь, докажу, что я настоящий?
Я киваю в темную пустоту. Он целует мое лицо, губы щиплет от соли.
— Помнишь свой план? Давай сделаем это.
Я открываю глаза. Его зрачки прямо напротив моих, черные, огромные, и в них больше нет страха. Тишина вокруг нас плотная, почти осязаемая, и я разрезаю ее своими словами:
— Давай хотя бы сдохнем вместе.
***
На территории больницы разбит небольшой парк, я часто гуляю тут одна. Персонал отделения хорошо ко мне относится — я не выебываюсь и не создаю проблем. Сейчас мы идем по дорожке, и сухие листья шуршат у нас под ногами. Он держит меня за руку — хоть что-то в этом мире не меняется. На краю территории парка — недостроенный шестиэтажный корпус нового роддома. Нет ни ограды, ни сторожа. Я киваю на него:
— Мы можем принять все колеса, которые я собрала, подняться туда, и прыгнуть.
Он только сильнее сжимает мои пальцы, его профиль маячит на периферии моего зрения.
— Я тут уже четыре месяца, и мне не стало лучше. Я вру всем, Аленке, родителям… Себе. А знаешь, что происходит на самом деле? Все, что я чувствую — это усталость и отупение. Я больше не вижу снов. Ночь — просто восемь часов небытия. Каждый день похож на предыдущий, и все они серые…
Это правда. Звезды на моем небе погасли, и я не знаю, как я буду жить без их отражения в моих глазах. Я больше не охуенная ночная фея, наездница неонового единорога, и в моей радуге остался только один цвет. Да, мои демоны молчат, но цена слишком высока. Если без них нет и меня — тогда нахуй все. Я сжимаю в кармане баночку из-под краски, синие капсулы глухо перекатываются внутри пластикового цилиндра.
— Ну что, Макс — красная или синяя?
Макс улыбается:
— Малыш, у нас нет выбора. Они все синие.
— Точно. Значит, это все не по-настоящему.
Мы садимся на скамейку, и я отсыпаю ему половину, остальное оставляю себе. Он рассматривает горку таблеток на ладони:
— Как это вообще действует? А если мы тут просто заблюем всё вокруг?!
Я хохочу. Это, правда, пиздец как смешно.
— Давай ешь, или передумал?
Он смотрит на меня, и в его глазах — вся моя прошлая жизнь. Отражение ночных огней в лужах. Неоновый свет в чиллауте клуба. Рвано двигающиеся под вспышками стробоскопа силуэты. Оглушающая музыка и тишина ночи, нарушаемая только нашим дыханием. Наше несбывшееся настоящее. Я закидываюсь таблетками и сижу с минуту, закрыв глаза. Ну вот и все.