Неопознанные летающие убийцы
Шрифт:
Сейчас:
На стене – портрет президента. Улыбаясь, Буш-младший стоит на фоне своего техасского ранчо. Побелевшие на коленях джинсы заправлены в высокие ковбойские сапоги – свой в доску парень. Он совсем не похож на задумчивого фюрера, но человек, смотрящий на портрет, этого не знает.
Ему хочется плюнуть в улыбчивую харю. Проклятый недоучка поставил на кон их жизни – и, похоже, проигрывает партию. Под тихим августовским небом в десяти милях отсюда мирно спит жена, спит Бонни. Спят под небом, готовым содрогнуться от взрывов и рева моторов…
Человек молчит. Отворачивается от портрета. Садится в удобное вращающееся кресло с гидропружиной и мягкими подлокотниками, стоящее у пульта.
В помещении без окон всё как прошлой ночью. Так же светятся экраны дисплеев, так же еле слышно гудят приборы, так же пахнет фиалковым ароматизатором, заглушающим запах нагревшейся пластмассы. Та же подаренная кондиционерами прохлада.
Пятьдесят семь лет назад:
– Летят! – пытается сказать напарник. Ничего не получается, из осипшей глотки – невнятное хрипение. Он сглатывает комок в горле и выкрикивает:
– Летят! Тревога!
Человек видит все сам. Светлые пятнышки наползают на экран – на вид маленькие и безобидные. Их много. Очень много.
Отточенным движением человек протягивает руку, откидывает прозрачный щиток, давит большую красную кнопку. Кажется – ничего не происходит. Но он знает: там, наверху, сейчас заполошно воют сирены, расчеты торопливо бегут к зениткам, прожектористы шарят слепящими лучами по темному зимнему небу… И – мама обнимает Лотти и молится. Тихонько молится…
Он заставляет себя не думать об этом. Начинается работа.
– Восьмой сектор?
– Сто пятьдесят семь!
– На максимум, быстро!
Напарник с усилием дергает тумблеры – большие, искрящие. Стрелки на круглых циферблатах датчиков движутся рывками. Гудит теперь так, что приходится орать.
– Восьмой?!!!
– Сто восемьдесят два!!!
– Седьмой?!!!
– Сто сорок!!!
– Девятый?!!!
– Сто двадцать девять!!!
Человек знает – это предел. Максимальные цифры за последние трое суток. В Дрездене и окрестностях обесточено всё – кроме их объекта, зенитных батарей и пункта правительственной связи.
– Готовность минус пять!!! – орет напарник, не отрывая взгляд от стрелок.
Пять секунд. Дольше не выдержат конденсаторы, накапливающие чудовищную мощность. Дольше не выдержит проклятый кристалл.
– Минус четыре!!!
Человек вскакивает. Срывает пломбу с рычага на стене. Вцепляется в него двумя руками.
– Минус три!!!
Человек смотрит на экран. Scweinmuttergottes! [17] Проклятые томми и янки что-то просекли – светящиеся пятнышки расползаются по экрану. В седьмом-восьмом-девятом секторах их все меньше.
17
Свинская божья матерь! (нем.)
– Минус два!!!
Человек рычит. Карта, на которую поставлено всё, бита. Удар – первый после испытаний удар полной мощностью – уйдет в никуда. Почти в никуда… Что-то менять – поздно.
– Минус один!!!
Бомбовозы прорвались. Почти все. Бомбы полетят на маму. На Лотти…
– Давай!!!
Человек дергает рычаг.
И – мир куда-то исчезает. Весь. И тело тоже исчезает. Ничего. Темнота. Одинокий мозг висит в центре опустевшей Вселенной – и беззвучно вопит от ужаса.
Проходит всё мгновенно. Вселенная возвращается. Тело тоже.
Человек смотрит на экран – целей стало меньше. Не намного, но меньше. Три сектора пусты.
Сейчас:
– Вижу цель! – пытается сказать подчиненный – молоденький лейтенант. Ничего не получается, из разом онемевшей глотки слышно лишь невнятное побулькивание. Лейтенант надрывно кашляет и выкрикивает:
– Групповая цель! Тревога!
Человек видит все сам. Стилизованные фигурки самолетов вспыхивают на дисплее – на вид маленькие и безобидные. Возникают совершенно неожиданно, ниоткуда. Их много – больше десятка. Человек пытается сосчитать – и сбивается.
Отточенным движением он протягивает руку, барабанит по клавишам со скоростью автоматной очереди, жмет на «ввод». Кажется – ничего не происходит. Но он знает: там, наверху, сейчас заполошно воют сирены, пилоты торопливо бегут к перехватчикам, а дежурящие в воздухе меняют курс, локаторы шарят невидимыми лучами по темному августовскому небу… И – жена обнимает Бониту и молится. Тихонько молится…
Он заставляет себя не думать об этом. Начинается работа.
– Количество?
– Семнадцать!
– Локализация?
– Восемнадцать-три-семь!
Дьябло! Почти над ними!
– Курс?
– Полста три-сто четырнадцать!
– Скорость?
– Двести двадцать!
– Высота?
– Восемнадцать девятьсот!
Подчиненные отвечают, не отрываясь от экранов и клавиатур. Барабанный треск клавиш сливается в сплошной звук. Человек знает – где-то в недрах вычислительного комплекса вся информация прессуется в тугие кодированные пакеты, и несется по волоконно-оптической и по спутниковой связи – в Белый Дом, в НОРАД, в Комитет начальников штабов… Знает и другое – никто ничем не поможет. Просто не успеет. До Миннеаполиса – три минуты полетного времени. Истребители не успевают… А у него – три пусковые установки. И семнадцать целей. И – два миллиона (с Сент-Полом и пригородами никак не меньше) людей за спиной. Людей, с тревогой смотрящих в небо. Среди них – жена. И Бонни.
Пока эти мысли теснятся в голове, он командует, выдает на одном дыхании, без пауз:
– Цель групповая сектор восемь-семнадцать очередью три ракеты ручное наведение метод половинного спрямления – товсь!
Кажется, клавиатуры сейчас разлетятся. Или вспыхнут.
Молоденький лейтенант выпаливает в ответ, не отрываясь от экрана:
– Цель групповая сектор восемь-семнадцать очередью три ракеты ручное наведение метод половинного спрямления – старт!
Он знает – три огромных сигары с ревом и грохотом рванулись сейчас с направляющих. Ракеты старые – и в первые пять секунд полета неуправляемые.