Неосторожность

Charles Dubow

Indiscretion

Поэт А. Э. Хаусман писал о «земле утраченного содержания» и о том, что нельзя возвращаться в места, где когда-то был счастлив.

В юности меня восхищало чувство, выраженное в этом стихотворении, потому что я не был достаточно взрослым, чтобы осознать, насколько оно банально. Молодые неизбежно носятся со своей молодостью, не в силах представить жизнь после тридцати. Однако идея, что прошлое более идиллично, абсурдна. Мы просто вспоминаем свою невинность, сильное тело, физическое желание.

Прошлое сковывает многих, лишая возможности смотреть в будущее с уверенностью, поскольку они не только не верят в будущее, они не верят и в себя.

Но все это не мешает нам видеть воспоминания в розовом свете. Некоторые горят ярче, потому что значат больше – или же обрели большую значимость в нашем сознании. Воедино сливаются праздники, метели, заплывы в океане, занятия любовью, руки наших родителей, за которые мы держались малышами, глубокие печали. Но многое мы забываем. Я столько всего забыл: имена, лица, увлекательные беседы, дни, недели и месяцы, то, что клялся помнить вечно, – и, чтобы заполнить пробелы, смешиваю воспоминания или вовсе сочиняю их заново. Было это со мной или с кем-то другим? Это я сломал ногу, катаясь на лыжах в Лехе? Я убегал от карабинеров в Венеции после того, как пил всю ночь? Места и события, кажущиеся такими реальными, могут быть чистым вымыслом, основанным на впечатлении от чьего-то рассказа, услышанного когда-то и неосознанно вплетенного в ткань нашей жизни.

Позднее все это становится реальностью.

Одиннадцать утра. Мимо с грохотом проносятся дома и их задние дворики. То бассейн с высоким бортиком, то разрозненная садовая мебель, то ржавеющие велосипеды. Лающие псы на привязи. Сохнущие лужайки. Небо бледно-голубое, зной раннего лета только начинает распускаться. Где-то раз в четверть часа поезд останавливается. Заходит больше пассажиров, чем выходит.

Уезжающие на выходные ищут в переполненном, шумном, ярко освещенном поезде свободные места. В сумках у них защитный крем от солнца, бутылки с водой, бутерброды и журналы. На женщинах под одеждой купальники, неоновые цвета вспыхивают завязками на шеях. На мужчинах – молодых, татуированных, мускулистых, в уши тянутся провода с горошиной айпода – бейсболки козырьками назад, шорты и шлепанцы, на шеях висят полотенца. Все готово к воскресному дню на пляже.

Клэр в толпе, но она не с ними. Меня там тоже нет. Мы еще не встретились, но я могу ее представить. Я до сих пор помню звук голоса и походку. Она молода, привлекательна и спешит туда, где изменится ее жизнь – и моя тоже. Навсегда.

Клэр прислоняется к окну, пытаясь сосредоточиться на книге, которую читает, но откладывает ее, чтобы взглянуть на летящий мимо пейзаж. От качания поезда ее клонит в сон. Время тянется медленно, ей хочется уже прибыть на место. Она мысленно подгоняет поезд. Рюкзак, с которым Клэр ездила по Европе, лежит на соседнем сиденье, и она надеется, что никто не попросит его убрать. Знает, что он слишком велик и выглядит так, словно она едет на неделю или на месяц, а не просто переночевать. Соседка по квартире уехала со второй сумкой, их общей сумкой на колесиках, в командировку. Клэр снова открывает книгу и пробует вчитаться в слова, но ничего не

получается. И дело не в том, что книга плохая. Клэр собиралась прочитать ее с тех самых пор, как книгу опубликовали. Это один из ее любимых авторов. Может, почитает на пляже, если будет время.

Кондуктор собирает корешки билетов. У него густые рыжеватые усы, он в поношенной голубой рубашке с коротким рукавом, в круглой темно-синей фуражке. Он ездил по этому маршруту сотни раз.

– Спионк, – в нос произносит он, растягивая последний слог. – Следующая станция – Спи-ооонк.

Клэр сверяется с расписанием. Осталась всего пара остановок.

В Уэстхэмптоне отдыхающие начинают понемногу выходить. Кого-то встречают на машине друзья. Приветствия, смех. Кто-то тащит багаж на залитую солнцем парковку, прижимая телефон к уху плечом. Их приключения уже начались. Клэр кладет расписание в карман. Ей до места еще тридцать девять минут.

На станции ее ждет Клайв. Как выйдешь, сразу налево, сказал он. Я буду там.

Он высокий, светловолосый. Англичанин. В дорогой рубашке навыпуск. Клэр раньше не видела его в шортах. Клайв очень загорел. Они виделись всего неделю назад, но вид у него такой, словно он прожил тут всю жизнь. Кажется, будто костюмы ручной работы, которые он обычно носит, принадлежат кому-то другому.

Клайв наклоняется поцеловать ее в щеку и взять вещи.

– Напомни, сколько ты тут пробудешь? – спрашивает он, улыбаясь.

– Я так и знала, что ты это скажешь, – произносит Клэр, морща нос. – Не паникуй. Дана забрала правильную сумку.

Клайв смеется:

– Я припарковался вон там. Думал, завезу тебя домой, а потом все пойдем перекусим.

Она замечает это «все» и удивляется, но старается не подать виду.

– Приезжай на выходные, – сказал он, уткнувшись носом ей в плечо. – Пожалуйста. Будет тихо, только мы. Тебе понравится.

Клайв открывает дверцу своей двухместной машины и бросает сумку Клэр за сиденья. Она в машинах не разбирается, но видит, что эта очень ничего. Верх опущен, мягкая кожа приятно ласкает снизу ее голые бедра.

Клайв старше Клэр, но выглядит моложаво – так бывает с мужчинами, которые долго не женятся. Даже если рядом с ними женщина, в них все равно ощущается свобода, их никогда не обременяло ничего, кроме их собственных желаний.

Они познакомились в Трайбеке, на вечеринке в баре, потом переместились в ресторан, а позже в постель, и Клайв показался ей похожим на школьника, пытающегося впихнуть в рождественские каникулы как можно больше удовольствий.

– А кто еще приехал? – Клэр не хочет, чтобы это прозвучало как обвинение.

– Да так, весь мой гарем, – говорит он, подмигнув, протягивает руку и кладет ладонь ей на бедро. – Не переживай. Клиенты. Напросились в последний момент, не смог отказать. Теряю форму.

Они проезжают мимо высоких живых изгородей, за ними мелькают большие дома. Рабочие – мексиканцы и, возможно, гватемальцы – снуют туда-сюда, толкают газонокосилки, подрезают ветви, чистят бассейны, разравнивают гравий, их потрепанные пикапы скромно припаркованы у обочины. На дорожках попадаются и другие люди. Кто-то бежит трусцой, кто-то едет на велосипеде, няньки толкают перед собой прогулочные коляски. В листве сверкает солнце. Мир кажется ухоженным, зеленым и частным.