Неотправленные письма души
Шрифт:
— Только немного, — отодвигая в сторону и пряча, говорит она. Вновь начинаю смеяться над подругой.
— Мне много и нельзя, — пожимаю плечами, — ты же знаешь, что мне аллергию даёт много сладкого.
— Давай ложку, — даю ей чайную ложку, и она черпает с тирамису немного, чтобы дать мне bпопробовать.
— Действительно вкусно.
— А я что говорила?
— Неплохо для первого раза. А я думала, что не получится.
— Тебе нужно чаще готовить сладости, и будет всё получаться.
— Да, знаю, просто готовить не для кого.
— Как это не для кого? — возмущённо смотрит Сулиме с полным ртом тирамису. Смотрю на термос — уже половина съедена, осталась одна нижняя полоска. — А я? Я из-за твоей вкусноты из города Моря в Серые улицы переехала,
— Ути, — смеюсь, — моя сладкая. Ну не обижайся, а я тебе чичилаки сделаю.
— Правда? — в карих глазах загорелся огонёк.
— Правда, правда.
— А ты умеешь разве?
— Да, там практически нечего уметь. Готовится очень просто и легко, — пожимаю плечами.
— Тогда сегодня сделаешь? — это скорее был даже не вопрос, а утверждение.
— Хорошо.
37. Занимайся тем, что нравится
«Накупила альбом для рисования, краски, кисточки и всё прочее, кроме мольберта. Взяла в ипотеку квартиру с большими окнами в центре. Всегда мечтала о доме с большими окнами, а получила квартиру (пока).
Делаю первые наброски на лист бумаги. Никогда не умела рисовать, но любила с самого детства. Изначально научить меня рисовать было некому, а записаться в художественную школу не было возможности. В школе больше всего ждала урока рисования, но моя оценка по этому предмету еле доходила до тройки. Я очень завидовала тем, кто рисует невероятно и потрясающе и при этом считает, что не умеет рисовать. Отложила карандаш в сторону на восемь лет, после взяла в классе десятом и рисовала медвежонка, вернее срисовала, приложив бумагу на изображение. После этого рисовала очень часто, но в основном когда хотелось душе. И прекратила это занятие вновь, уже на год. Сегодня исключение, ведь я беру карандаш в руки. Как надолго, я не знаю. Пытаюсь срисовать с готового рисунка, но удаётся не очень. Когда я рисую по придуманному сюжету в голове, получается совершенно не то, что я хотела нарисовать. Рисую, например, цветок, а получается нечто иное и далеко не похожее на цветок. Каждый раз рисует моя душа. Как это? Я сама не знаю. Просто беру в руки карандаш, прикладываю к бумаге и хочу нарисовать что-то одно, но мозг отключается, моей рукой словно руководит кто-то другой, рисуя вместо меня. Получаются какие-то непонятные мне рисунки, эскизы, похожие на людей, место или предмет — всегда по разному.
Нашла в тетради рецепты мороженого и картофельных крокетов. Сижу и жду теперь, когда сварится картошка, чтобы сделать из неё пюре и добавить сливки и яйцо с зеленью. Переехав в город Серых Улиц, очень часто начала готовить. Благо, Сулиме рядом — готовлю для неё и учу. Тесто для чикчака готово, сейчас буду месить его, раскатывать и вырезать формы. Ну, как формы, просто раскатаю, заверну в рулет и порежу на полоски. Добавлю их в кипящее масло до золотистой корочки и выложу на миску с покрытой салфеткой, чтобы высохли. А после нужно добавить растопленного мёда, и будет готов чикчай. Что-то уже несколько раз вместо «чикчака» чуть не написала «чичилак», хоть по значению это совершенно разные вещи, но по писанию довольно сильно похожи. Ладно, пойду готовить.
Удачи тебе, и не забывай кушать, был бы рядом, сама накормила…
Потом напишу,
Твоя Марика».
Сулиме отрывает от «муравейника» кусочек и кладёт в рот. Закрывает глаза в наслаждении и раскрывает их с невероятным сиянием.
— Боже, Марика! Как вкусно! — улыбаюсь вместо ответа, подвигаю тарелку ближе к ней и говорю, чтобы ела не стесняясь. Благодарит.
— Этот чикчак напоминает мне любовь, — удивляюсь, но не смею перебивать. Жду продолжения её речи и наливаю чай в стакан. — Знаешь почему? Потому что он как любовь — такой же сладкий, погружает тебя в себя с головой и растворяет в себе, как мёд растворяется в тесте. А потом заканчивается, оставляя после себя долгий вкус памяти на рецепторах об этой любви и горечи от сожаления, что закончился так скоро.
— Не беда, — улыбаюсь, — разница между чикчаком и любовью в том, что когда он закончится, можно сделать ещё, — подхожу к шкафу, где лежат ещё три тарелки со сладостью. — А у меня ещё есть готовые. Я тебе потом с собой дам, — улыбаюсь и смотрю на Сулиме, её глаза искрятся от радости, а у меня на душе стало теплее. Так приятно делать кому-то приятное.
38. Надежда все равно умирает последней
«Нашла в Инстаграме страницу любимой компании, которая делает принты на толстовках и майках. Главная этой «компании» грузинка, и бизнес-аккаунт её посвящен Грузии. Заказала толстовки: белую и чёрную с индивидуальным принтом — лицо медвежонка, как в смайликах на айфоне, белое сердечко на чёрной толстовке и чёрное сердечко на белой толстовке. Заказала для тебя и меня. Представляю, как красиво бы мы смотрелись в этом.
В глубине души всё ещё продолжаю верить, что мы можем быть вместе, и как бы я не начинала новую жизнь — надежда умирает последней. Решила поехать в кафе на Бронницы, где ты работаешь. Сижу в машине и боюсь выйти. Страх окутал меня полностью, и сердце сбежало куда-то далеко. Изначально ехала навеселе, но чем ближе приближалась к месту назначения, тем больше появлялись сомнения. Но «я должна» — именно с этим лозунгом я всё-таки доехала до твоей работы. Хватило на то, чтобы выйти из машины и ни разу не оглянуться назад. Пройти вперёд. Дойти до дверей. И вот, нужно взяться за ручку, и я окажусь внутри. Ближе к тебе. Пусть ты даже уже не работаешь там (мне неизвестно даже это), но ты проработал там долгое время, а может и работаешь ещё. Я всё равно стану немного ближе к тебе, ведь побуду там, где был ты не так давно».
Тяжело вздыхаю и, отложив тетрадь с ручкой на соседнее сидение, понимаю, что нужно выполнять написаное, а не только думать об этом. Делаю глубокий вдох и всё-таки набираюсь мужества выйти из машины. Тысяча сомнений и планов с вопросами поселились в моей голове и начали жужжать, словно пчёлы в улье, не давая нормально соображать. Расстояние между мной и дверью было небольшим, но то показалось, что я преодолела его за считанные секунды. И вот, я действительно стою у двери. Один шаг, и я буду в том месте, где был он много месяцев. Где он работал, общался и видел людей, а может и работает до сих пор. Смотрю по сторонам, чтобы убедиться, что он не стоит на улице и не смотрит на меня сейчас. «Выгляжу, как полная дура, хоть я и стройная». Понимаю, что нельзя так долго стоять у дверей кафе — некультурно, да и люди могут подумать не пойми что. Ладно, просто стыдно. «Боже, Марико! Что с тобой творится?! С каких пор тебя волнует чужое мнение?» Разум сопротивляется мыслям, приводя меня в чувства. Выдыхаю и, открыв дверь, прохожу внутрь, как ни в чём не бывало.
Слабо освещённое помещение, тёмные стулья и столы из чёрного дерева и какая-то спокойная мелодия, дающая понять, что здесь нечего бояться. Стараюсь не осматриваться и казаться обычной посетительницей. Сажусь за столик возле окна и достаю свой новый блокнот. Это обычный блокнотик, в который можно записывать быстрые и важные заметки, приобрела, чтобы, находясь в кафе, писать в нём, на случай если кто-то захочет прочесть и чтобы просто было чем себя занять. Открываю первую страницу и начинаю писать:
«Ну вот я и здесь. Сижу возле окна и вновь пишу». Ко мне подошла официантка с очень нежным голосом.
— Что будете заказывать? — спросила она.
— Крепкий кофе. Чем крепче, тем лучше.
Я не стала смотреть на неё и, не обращая внимания, продолжала делать записи в блокноте.
«Я начала новую жизнь, но мне так хочется увидеть тебя хотя бы раз. Но при этом я не смею даже осмотреться, чтобы обратить внимание на интерьер кафе, где работал ты, чтобы представить, как ты передвигался здесь от стола к столу, барной стойке, как общался и флиртовал с посетителями. Заигрывал, улыбался, шутил, вёл себя так, словно совершенно свободный мужчина. Но я боюсь поднять взгляд с листов бумаги, боюсь встретиться с твоими глазами…»