Шрифт:
1
Я уснул в кресле за столом прямо во время zoom-конференции. И уснул с видом самым неприглядным из самых неприглядных – обмякнув, запрокинув голову, раскрыв рот и похрапывая. Зазвонил телефон. Я дернулся, очнулся, и предательски сиплым голосом ответил в аппарат: «Слушаю». «Ироним, это неприлично», – сказал вкрадчиво организатор zoom-конференции и отключился, и я сделал в экран извиняющийся жест, мол, всякое случается, и все улыбнулись. Улыбнулись, как мне показалось понимающе. И тут мне в мессенджере пришло моё неприглядное фото, и я понял, что оно пришло всем – вот все и улыбнулись, и улыбнулись-то, оказывается злорадно. И сон вдруг как рукой сняло.
– Ироним. – Обратился ко мне организатор в общей трансляции. – Не хотите
«Да чтоб тебя!», – чертыхнулся я безмолвно, на миг вернувшись в давнюю школьную пору к учительнице по химии, на уроках которой я, то ли от сложности формул, то ли от ее бубнения, то ли от запахов химических каких, но засыпал регулярно, и именно так – вопросом «Ироним, не хотите что-нибудь добавить?» – она всегда меня и будила. И, как и тогда я помотал головой, мол, пойдите вы, Мари Ванна, в баню. И организатор (как и Мари Ванна в далеком прошлом) сказал: «Ну, тогда давайте заканчивать». И все в окнах на экране зашевелились, складывая что-то, вставая, беря в руки телефоны. Помахав всем, ведущий отключил трансляцию. Я опять обмяк в кресле и даже запрокинул голову попробовав снова заснуть, но сон не шел – не было того снотворного и убаюкивающего шума, сопровождающего важные встречи под который так сладко спится.
Дверь в комнату тихонечко приоткрыли. Заглянула жена и сначала вопросительно кивнула и, поняв, что мы закончили, зачем-то тихонечко спросила: «Закончили?». «Ну, тогда пошли обедать», – пригласила уже в полный голос, увидев, что я встаю.
2
За обедом поговорили, что я снова не написал ни строчки и что скоро проедим предыдущий гонорар. Я оправдывался – мол, нет вдохновения. Но обещался взяться за голову с удвоенной силой. Но тут же пожалел, что произнес это слово.
– А через два дня у ребенка день рождения. – Напомнила жена.
– Уже через два дня?!
– Уже через два дня. И ты ей обещал новые «Айфон» и «Макбук». Так что не подводи меня.
– То есть обещал я, а не подводить тебя?
– А кто у нас добытчик?
– Блин! Это же куева хуча денег!
– А не надо было обещать, тем более что никто тебя за язык, вернее за кошелек, не тянул.
– Это всё газики шампанского, будь они неладны!
Жена развела руками, мол, нечего на газики вину валить. В итоге пришли к рациональному, как нам показалось, решению – раз я уверен в своих творческих силах, то могу, не боясь, взять нужную сумму в кредит.
– Уверен? – переспросила жена. Так спрашивают, чтобы потом однажды сказать с укором: «А я ж тебе говорила!». И это «А я ж тебе говорила!» подходит для любого исхода – как отрицательного, так и положительного и показывает, что говорящий был в любом случае молодец.
– Ну, уверен. – Отвечаю, хотя совершенно не уверен. И, сославшись на необходимость сосредоточиться, заканчиваю разговор и ухожу к себе.
3
Сажусь в кресло, включаю компьютер, смотрю в него и пытаюсь вспомнить, зачем потратил целое утро на эту zoom-конференцию. И признаюсь себе, что это был просто повод не написать ни строчки. Потому что писать было нечего – не было ни одной стоящей идеи ни для комедии, ни для трагедии. «До глубокой мысли надо подняться» – было выжжено на деревянной пластинке, стоящей на столе. Кто мне ее подарил я не помнил, но помнил, что миру это подарил писатель и философ поляк Ежи Лец. И хотя я опять понимал, что думаю не о том, снова подумал: «Как человеку такое пришло в голову?! Как родился этот глубокомысленный каламбур? Ведь сколько не собирайся с силами для удачных мыслерождений, сколько не создавай уют для творчества, сколько не вей гнездо, чтобы снести в нем что-то грандиозное, творчество – это капризное непостоянство – приходит без стука, когда его не ждешь, и уходит, не прощаясь, когда хочет. И главное успеть подхватить что он него осталось и не забыть, оброненное им записать. А было! И было много раз, когда брошенная небесами мысль в одно ухо влетала, и только успевал ты вскрикнуть «Ура!», как из другого вылетала. И вмиг оказывалось что, словно её и не было! И в итоге оставалась досада, и ты давал себе обещание всегда иметь под рукою что-то для записи озарений.
4
Открываю почту. Два одинаковых сообщения: «Dear Ironim. This is Henry Kissinger. I am the manager of the Freemasons 33 fund. You have been awarded 10 million dollars. Please contact me on +7 10 266 033 1 033». Лишь взглянув, я понимаю, что это и отправляю оба в корзину, так как знаю, там написано: «Дорогой Ироним. Это Генри Киссинджер. Я распорядитель фонда «Масоны 33». Вам начислены 10 миллионов долларов. Пожалуйста, свяжитесь со мной по телефону +7 10 266 033 1 033». Это письмо с завидной регулярностью и упрямством мне шлют уже, наверное, год. Случается и другой аналогичный спам, но по имени меня называет только этот Генри Киссинджер. И почему Генри Киссинджер? Это что, самое доверительное имя? И неужели на такой тупой развод кто-то покупается? Там ведь только начнешь переписку, как попросят деньги за оформление этого филькиного наследства – на том и строится их лохотрон. И я вспомнил, что с указанного в емайле номера мне даже звонили как-то – я узнал его по двум 033 – но сбросил.
У меня был знакомый, попавшийся на уловку «вам причитается наследство». Он написал им: «Отстаньте от меня», думая, что тем самым ставит точку. Но оказалось, что точку поставили они, получив вместе с ответом его личные данные, включая файл с рабочего стола, где были записаны номера карт и коды. Я, помню, выслушав его тогда сказал: «Вань, ты дебил!». Он не обиделся, а снова заплакал, как и делал уже несколько раз в ходе недолгого рассказа. Потом он начал тему эту изучать и предупредил меня никогда не отвечать, даже если кажется, что не могут так долго слать одно и тоже письмо. «Они ждут, что когда-то ты подумаешь: «Ну не могут же они слать одно и то же письмо. И это пошатнет твою незыблемость, и ты им ответишь заинтересовавшись. И ты попался», – просвещал он меня. С тех пор всю подозрительную переписку я отправлял в корзину без сожаления.
5
– Ты куда? – спросила жена.
– Туда, куда не ходят поезда. – Ответил я обуваясь.
– То есть, как и обещал, пошел на дело?
– Ну, если поход в банк в нашей семье так называется, то да – я пошел на дело.
– Возьми сразу пятьсот.
– Э! Я ж не за молоком в магазин иду, где можно сразу и хлеба взять. И не на 500, а на 250 я рассчитывал.
– Слушай – где 250, там и 500 тысяч. И купи на обратном пути молока и хлеба. И спасибо, что напомнил. Запишешь или запомнишь?
– Я всё это и запомню, и запишу, не сомневайся.
– Отлично! Люблю тебя.
– И я тебя.
6
В банке было прохладно и приятно пахло деньгами. Но только я разомлел, как на экране загорелся номер 303, и я пошел к указанному столику, держа номерок как флаг без древка, и положил его на стол перед неприятной девушкой, и сказал: «Вот!». Она кивнула, и я изложил ей намерение повесить себе на шею их кредитную кабалу. «Хорошо. Посмотрим», – сказала она и, попросив мой паспорт, стала изучать в базе данных кто я да что я. Притом «посмотрим» она произнесла несколько зловеще и столь же нараспев, словно собиралась сначала разобрать свой компьютер до элементарных частиц и двигаться в расследовании моей подноготной, лишь собрав всё на место, если получится.
И я уже заскучал на неудобном стуле, но вдруг она бросила на меня быстрый и очень удивленный взгляд. И не успел я испугаться, как сказала: «Подождите, я сейчас приду». И по спине у меня сам собой пробежал неприятный холодок – такие взгляды в банке ничего хорошего не сулят. И она встала, и отошла на пару шагов, но вдруг вернулась и предупредила: «Только никуда не уходите» и ушла окончательно и унесла с собой мой паспорт. Холодок снова пробежал по спине, но уже сверху вниз.
Позвонила жена. Спросила всё ли нормально. «Всё нормально», – успокоил я ее, понимая, что все совсем не нормально.