Неписанная любовь
Шрифт:
Они ничего не говорят. Не смотрят. И уж точно не участвуют в этом, потому что это важно для меня.
Мне кажется, что мои легкие могут взорваться в любую секунду, не выдержав тяжести действий Элли и моего сердца.
Элли, кажется, совершенно не замечает моей борьбы, — или, по крайней мере, притворяется, что не замечает — так как засовывает вилку в рот, а затем медленно вытаскивает ее.
— Но ты же сказала, что слишком объелась для
— У меня не было настроения есть мороженое.
Нико вскидывает руки вверх.
— Кто вообще так говорит?
Очень особенная женщина с сердцем в два раза больше.
Моя вилка дрожит в руке, когда я протыкаю ею предпоследний кусок рыбы на тарелке Нико. Элли, чертова Элли, с золотыми волосами в тон ее золотому сердцу, тянется под стол и ободряюще похлопывает меня по бедру.
Прежде чем она успевает отстраниться, я вцепляюсь в ее руку и держу ее прижатой к своему бедру, пока доедаю овощи Нико.
Обычный стыд, сопровождающий мою слабость, исчезает, и снисходительный голос в моей голове умолкает, когда я цепляюсь за руку Элли, как за спасательный круг.
Нравится мне это или нет, но она быстро становится моей, и вместо того чтобы бояться последствий, что я снова позволю кому-то приблизиться ко мне, я хочу принять возможность наконец-то разделить свое бремя.
Наконец-то сбросить стены и позволить себе просто быть собой.
Нико просит и Элли, и меня уложить его спать сегодня вечером, поэтому мы вместе помогаем ему лечь в кровать и читаем ему сказку. По его просьбе мы с Элли читаем его последнюю книгу как пьесу, причем она играет роль мамы, а я — папы. Он сидит между нами на большой кровати, вместе с пятью фигурками, которые Элли взяла с собой.
Элли так легко вписалась в нашу жизнь, что трудно вспомнить, какой она была до ее появления. Нико обожает ее, и я быстро понимаю, почему.
Тем не менее я не хочу разрушать то особенное, что у нас есть, навязывая ей идею дружбы, но это не значит, что у меня нет соблазна, особенно когда она смотрит на меня так, будто я кто-то особенный.
Как на кого-то достойного.
Нико со вздохом забирается под одеяло.
— Papi (Папа).
Я качаю головой и поворачиваюсь к нему лицом.
— Да.
— Почему ты ешь мою еду?
— А?
Глаза Элли опускаются на матрас.
Нико с трудом удерживает свои собственные открытыми.
— Я просто думал о маме и о том, что она не доедает мою еду.
Румянец на щеках Элли исчезает.
Я поднимаю плед Нико до его подбородка.
— Нет, не ест.
Он
— Но ты же ешь.
— Да.
— Почему?
Я прочищаю горло.
— Помнишь, когда у нас появилась Пенелопа, и ты увидел ее ребра?
Нижняя губа Нико подрагивает, когда он кивает.
— Да.
— И она была так голодна, что пыталась съесть твои волосы?
Это, кажется, снимает напряжение.
— Да!
— Однажды я был таким же.
— Настолько голодным, что мог съесть чьи-то волосы?
Мои щеки горят.
— Не совсем, но достаточно голодным, чтобы пересчитать мои ребра.
Элли сжимает мою руку. Когда она начинает отстраняться, Нико кладет свою ладонь поверх наших обеих.
Мое сердце переполнено до предела. Никогда раньше оно не жаждало кого-то до боли, но что-то в Элли заставляет меня хотеть большего.
Чего именно, я еще не решил, в основном потому, что все еще работаю над своими проблемами, но знаю, что того, что у нас есть сейчас, недостаточно.
Нико поднимает на меня глаза.
— Прости, что посмеялся над тобой.
Я целую его в лоб.
— Не нужно извиняться. Я знаю, что это может быть… неприятно.
Глаза Элли смягчаются, и мне приходится отвести взгляд, потому что я не могу выдержать жалости в ее взгляде.
Нико улыбается.
— Мне нравится, что тебе нравятся мои микробы.
Я смеюсь.
— Нет, не нравятся.
— Нет, нравятся! Может, я тоже украду немного твоей еды.
— Нет, если я украду ее первой, — говорит Элли с улыбкой, которая проникает мне прямо в сердце.
Глава 42
Элли
Когда Рафаэль пригласил меня провести вечер на балконе, я не смогла ему отказать, особенно после того момента, который мы втроем разделили, укладывая Нико спать.
Постепенно Рафаэль раскрывается перед близкими ему людьми, и для меня большая честь быть свидетелем стольких важных для него моментов. Наблюдать за тем, как он становится более спокойным по отношению к себе и своему прошлому, поистине невероятно.
Мы расположились в шезлонгах под ночным небом, луна освещала береговую линию внизу.
Как и в его компании, тишина успокаивает, поэтому я не настаиваю на том, чтобы сразу начать разговор, да и он тоже.
Через несколько минут Рафаэль начинает первым.
— Насчет сегодняшнего вечера…
Я поворачиваюсь в шезлонге, чтобы лучше видеть его.
— Что насчет него?
— Уверен, у тебя есть вопросы.
— Ты не должен мне ничего объяснять, — мне достаточно того, что он рассказал Нико.